очень нудно 
62 
Услышав это, Клод повысил голос:
— Ты что, сошла с ума? Ведь со дня смерти Луи не прошло и полугода! К тому же ты совсем не знаешь этого человека!
— Корали знает меня достаточно хорошо. И к тому времени, как мы поженимся, эти полгода уже пройдут, — вставил Эжен.
Клод Мелен чувствовал сопротивление дочери, чувствовал, несмотря на то что молодая женщина сидела сжавшись и не поднимая глаз.
— Почему вы хотите на ней жениться?
— Потому что я ее люблю, — ответил Эжен.
Клод поморщился:
— О, бросьте! Все эти слова придуманы для того, чтобы морочить головы женщинам. Лучше скажите, на какие средства вы думаете жить?
— Я собираюсь заняться тем же, чем занимался ваш покойный зять.
— Вот как! — Прищуренные глаза Клода угрожающе заблестели. — Полагаю, на его судне?
— Почему бы нет?
— Но оно не ваше!
— Судно принадлежит Коре.
— А у вас ничего нет! Вот с чего нужно было начинать!
— Послушайте! — Эжен повысил голос. — Когда я познакомился с вашей дочерью, я вообще не знал, что у нее есть! Мне было все равно, все равно и сейчас, богата она или бедна, есть ли у нее крыша над головой…
— Кстати, где вы живете?
Эжен глубоко вздохнул:
— У Корали. Мы живем вместе уже два месяца, более того, ваша дочь ждет от меня ребенка.
Кора застыла. Ее бледное лицо казалось выточенным из мрамора. Жанна Мелен, напротив, залилась краской и беззвучно шевелила губами.
Клод вскочил с места, сверкая глазами:
— Корали! Это неслыханно! Как ты могла! Где твой стыд?!
На черное вдовье платье закапали горячие слезы.
— А ты, — Клод повернулся к Эжену, — ты намеренно окрутил ее, заморочил ей голову и сделал ей ребенка, чтобы заполучить имущество Луи!
— Вот что, — твердо произнес Эжен, взяв Кору за руку, — если вы решили оскорблять нас, то мы немедленно уедем и поженимся без вашего благословения!
— Пожалуйста, отец! — умоляюще прошептала молодая женщина. Она хотела упасть на колени, но Эжен ее удержал.
— Мы пригласим вас на бракосочетание, — сказал он Жанне и Клоду.
Жанна то краснела, то бледнела, в волнении сжимая руки, и все же в ее взоре читалась робкая радость. Губы Клода подергивались, он пребывал в бессильном гневе и в то же время понимал, что этот мужчина не даст Корали в обиду.
На берегу Эжен остановился и стал целовать Кору — ее нежную шею, бледные щеки, горячие мягкие губы, плачущие глаза.
Когда, продрогшие и усталые, они вернулись домой, Эжен напоил Кору горячим вином и уложил в постель, а сам устроился рядом и гладил ее волосы. У него на коленях сидела Таласса.
Зима в Париже выдалась суровой, топлива не хватало, и население ломало заборы дровяных складов и скамейки в скверах. Многим парижанам грозило выселение из квартир, и правительство распорядилось отсрочить плату за жилье. Очередь за пайком вытягивалась не на одну милю, и женщины приходили к лавкам в пять, а то и в четыре часа утра.
Хотя на черном рынке можно было купить все что угодно, Кристиан не позволил матери продать пианино или выменять его на продукты. В те дни они, как и многие жители осажденного Парижа, питались бы жестким месивом, заменявшим хлеб, и лошадиной требухой, если бы не Александр: он приносил Шанталь хлеб, овощи и мясо, отказываясь как от денег, так и от объяснений, где и каким образом удалось достать продукты.
Между тем начался обстрел города из дальнобойных орудий. Огнем было разрушено предместье Сен-Дени и часть Парижа по левому берегу Сены. Под ударом оказались улицы в районе театра «Одеон», где проживал Александр, и Шанталь предложила ему переехать к ним с Кристианом, но он не соглашался, говоря, что ему ничто не угрожает, поскольку он почти не бывает дома. Должно быть, он пропадал там, где находились многие другие парижане, — на укреплениях города.
Шанталь по-прежнему ходила в госпиталь; теперь она нередко оставалась там на ночь. Не хватало медикаментов, перевязочного материала, постельного белья, теплой одежды и еды. В те страшные дни горожане, случалось, падали в голодные обмороки прямо на улице. Их тоже приносили в госпиталь, но чем могли им помочь измученные недоеданием и недосыпанием сестры милосердия и доктора?
Однажды вечером, когда женщина собралась уходить домой, человек в форме национального гвардейца внес в вестибюль очередную жертву свирепствовавших в Париже голода и холода. На могучих руках мужчины лежало почти невесомое тело девушки. Ее длинные черные волосы свисали до пола.
62 
