84 
Спускающиеся к воде каменные уступы, лодки, колыхающиеся на воде возле убогого причала, выше — лабиринт темных крыш и всюду — запахи, пробуждающие жажду жизни и мысли о чем-то суровом, необузданном, беспощадном…
Мари ощущала странную пустоту во всем теле. Возможно, причиной тому была слабость, а еще — глубокое душевное волнение, охватившее ее при виде родных мест. Собственно, она слишком рано тронулась в путь, но Кристиан опасался оставаться в Париже, да и не смел далее обременять своим присутствием Пьера Шатле.
Встревоженно глядя в ее бледное лицо и на странное выражение потемневших глаз, Кристиан сказал:
— Вот что, Мари, мы плывем на Большие скалы, к твоей сестре.
Она медленно повернулась и тихо произнесла:
— Нет.
Кристиан подошел ближе и прикрыл ее опиравшуюся на борт руку своей рукой.
— Это неизбежно. Ты плохо себя чувствуешь, я это вижу. Будет лучше, если мы остановимся у твоей сестры. Ты сможешь увидеть свою дочь, — негромко прибавил он.
Она отвернулась, чтобы скрыть слезы:
— Ты не понимаешь…
— Понимаю.
— Ты меня любишь? — с глубоким вздохом спросила она, готовая слышать это снова и снова.
— Люблю, Мари. Ты не веришь?
— Верю. Верю, как в чудо.
Некоторое время они молчали, потом Мари неловко произнесла:
— Но там тебе придется увидеть человека, с которым я некогда сбежала от тебя.
— Поверь, меня это совершенно не тревожит.
Они старались не вспоминать о событиях, которые ранят душу, и в то же время, если это было необходимо, могли быть предельно откровенны друг с другом.
— Захотят ли они нас принять? Я поняла, что для Корали и Эжена было бы лучше, если б я навсегда исчезла, умерла, — задумчиво произнесла Мари.
— Тебя так сильно волнуют чувства других людей?
— Они не волновали меня достаточно долго, но теперь я хочу стать другой. Хотя бы такой, какой была прежде.
— Знаешь, — заметил Кристиан, — говорят, тех, кто не предает самих себя, никогда не покидает Божья милость.
— Наверное, да. И я мечтаю ее вернуть.
— А еще о чем ты мечтаешь?
— О тебе, — просто и искренне промолвила Мари.
— Скажи, — медленно произнес он, — почему ты не призналась сразу, неужели ты сомневалась во мне, в моих чувствах?
Она вздохнула:
— Ты меня не узнал, и я думала: а если ты меня придумал, вообразил себе нечто такое, чего просто не существует на свете?
И тогда он сказал:
— Быть может, я что-то придумал, не знаю, но мне никогда не забыть, как я держал тебя в своих объятиях. То была реальность, какую ничто не может победить.
Мари шла наверх, черпая силы в охватившем ее волнении и уцепившись за руку Кристиана, как за единственную опору. Остров таил в себе надежды, обещал осуществление заветных желаний.
Во дворе никого не было, зато Мари увидела качели: две веревки, привязанные к толстой ветке старого тополя, и деревянную доску. Перед ней промелькнули видения детства: океан до самого горизонта, высокое синее небо, горячий шелковистый песок. И они с Корали, отыскивающие раковинки в его бесконечных недрах, они с Корали под защитой скал и наивной веры в вечность чудесной солнечной поры.
Мари и Кристиан вошли в дом. Сквозь решетчатые ставни в комнату проникали солнечные лучи, они исчертили пол и стены золотыми полосами. Увидев Мари, Корали мгновенно залилась краской. Она кормила грудью ребенка и теперь быстро встала и поспешно запахнула ворот платья.
Кристиан нежно сжал руку Мари, и эта согревающая ласка придала ей сил.
— Тебя можно поздравить, Кора? — спросила Мари без всякой иронии, кивнув на сверток. — Сын?
— Да, — еле слышно ответила Кора и с опозданием пригласила: — Садитесь. Как ты, Мари?
— Со мной все в порядке.
— Простите, — сказал Кристиан, — на самом деле Мари плохо себя чувствует. Ей лучше лечь. И, пожалуйста, если можно, приготовьте ей чашку чая.
— О да, конечно!
Кора засуетилась: отнесла малыша в соседнюю комнату, быстро набросила на стол скатерть, а потом пригласила Мари умыться с дороги.
У Корали стучало в висках. Ее пробирала дрожь, словно от холода, тогда как младшая сестра казалась невозмутимой, почти равнодушной. Кора видела, что Мари бледна и движется как тень, а этот мужчина… Его глаза блестели, не страстно, нет, и не тревожно, это был иной блеск. Он смотрел куда-то внутрь, минуя внешнее, так, словно заглядывал прямо в сердце.
84 
