очень нудно 
37 
— Что ж, ты права. Богатенькая девочка, как всегда получила то, чего хотела. — голос его становится язвительным полным желчи и горечи. — Покувыркались и хватить, — он улыбается такой же противной улыбкой, как и я. — Если, что звони, — шутливо отсалютовав и пронзив напоследок презрительным взглядом, он выходит из комнаты через дверь террасы.
Я плотно сжимаю челюсти и медленно обвожу взглядом нашу комнату. Спальню, где я испытала настоящую любовь, страсть, счастье. Я смахнула с глаз невольно выступившие слезы, и решительно развернувшись на каблуках, покидаю все, что мне было здесь дорого. Навсегда.
* * *
Отец молчал по дороге в аэропорт, и я ему была за это благодарна. Благо, не надо было толпится в терминале, затем терпеть присутствие посторонних всю оставшуюся часть пути. Отец прилетел на личном самолете.
Я вхожу в спальню на борту отца и закрываю дверь на замок. Наконец рыдание вырываются из моей груди. Я яростно закусываю подушку, дабы не завить в полный голос. Никогда ранее не изведанная боль, рвет мое сердце. Разрывает на мелкие кусочки. И, кажется, их уже никогда не собрать.
Я скулю и рыдаю, поглощаясь в свою боль, свое унижение. Как он мог? Как можно так притворяться? В один день быть таким нежным и любящим, а потом просто бросить, как надоевшую собаку. Это слишком жестоко.
Слезы струились безостановочно, падая на грудь. Ногти безжалостно впивались в ладони. Но я ничего не чувствовала, кроме разрывающей душу боли. Мне казалось, что моя жизнь закончилась.
Но он никогда не узнает, какую боль мне причинил. Никогда.
* * *
Мама встречает нас рыданиями. Мое опухшее после слез и покрытое ссадинами лицо приводит её в ужас.
— Девочка моя. Ты так осунулась, исхудала. Бедная, сколько тебе пришлось пережить, — причитает она между рыданиями.
Это непривычно для меня. Такая забота, проявление любви со стороны родителей. Может и правду говорят: мы начинаем ценить то, что имеем только потеряв? И столкнувшись с этим в жизни у мама с отцом, наконец, проснулись родительские инстинкты. Может, впервые за девятнадцать лет я обрету заботу родителей, а не слуг? Хотя настраиваться на это пока страшно. Слишком много разочарований в моей жизни.
Но слезы все же льются из моих глаз.
— Прости. Прости меня, Сэм. Я поступила так глупо, отправив то письмо. Просто я так скучала и переживала за тебя, — оправдывалась мама.
— Все в порядке, мама, — успокаивала я её, обнимая за плечи.
Получалось, однако, так, что не она меня утешает, а я её.
Через время мама успокоилась и начала расспрашивать меня об острове. Понравилось ли мне?
— Конечно. Остров прекрасен, — ответила я, но от воспоминаний о Фрэнке не удержалась и поморщилась.
— Мы могли бы, съездит туда в апреле после выпуска, — предлагает к моему ужасу мама.
— Нет, — кричу я слишком эмоционально. Мама удивляется моей реакции.
— Прости, мама. Просто меня с островом связывают плохие воспоминания, — поясняю ей. Но, сама в душе задумываюсь: странно, воспоминания о Фрэнке причиняют большую боль, нежели память о событиях на Глории.
— Расскажи лучше, как прошел визит в приют? — спрашиваю я, чтобы сменить болезненную для меня тему.
Лицо мамы неожиданно просветлело. Глаза прояснились. Странно было наблюдать такую перемену.
— О, Сэм, я была так тронута, увидев этих деток. Такие одинокие, несчастные. Хочется уделить внимание каждому. Почему я раньше никогда с тобой не ездила туда?
Я удивленно захлопала ресницами. Мама определенно изменилась за время моего отсутствия.
Она ещё долго восторженно рассказывала мне о детях. При чем помнила многих по именах и говорила, что была у них уже трижды.
Через два часа, сославшись на усталость, я поднялась к себе в спальню. Переступив порог комнаты, я замерла. Все здесь было таким отстраненно далеким для меня. Казалось, я отсутствовала не два месяца, а два года. За это время я очень повзрослела в моральном плане. Теперь мне были не интересны танцы, спорт. Мне не хотелось общаться с моими взбалмошными подростками-друзьями. Я хотела тишины и уединения. Замкнутся в своем мире и никого не пускать.
Решительно подойдя к постели, я одним движением руки столкнула подарок Фрэнка на пол. Сердце болезненно заныло, но я не подняла тигренка.
37 
