14 
Вздохнув, она свернула за угол и вошла в лавчонку, на окне которой было выведено: «Оливер Сэмюелсон. Старинные монеты и медали».
За прилавком сидел лысый коротышка, на блестящем лбу которого красовалась лупа ювелира.
– Что вам угодно? – буркнул он при виде Даглесс.
– Меня послал кассир с вокзала. Он сказал, что вы дадите мне деньги на билет.
Мужчина взял монеты и стал изучать их в лупу.
– Ничего не скажешь, деньги на билет, – хмыкнул он, покачивая головой, и поднял глаза.
Даглесс, не смея дышать, уставилась на него.
– Ладно, мисс. Я дам вам по пятьсот фунтов за каждую из них, кроме вот этой. Эта стоит, скажем, пять тысяч, но у меня нет таких денег. Нужно позвонить в Лондон, там есть богатые покупатели. Не могли бы вы подождать денег хотя бы пару дней?
От изумления Даглесс лишилась дара речи.
– Пять тысяч фунтов?!
– Ну хорошо, шесть тысяч, но не шиллингом больше.
– Я… я…
– Так вы хотите продать их или нет? Надеюсь, они не краденые?
– Нет, по крайней мере я так не думаю, – прошептала Даглесс. – Но мне тоже нужно потолковать кое с кем, прежде чем я их продам. Уверены, что они подлинные?
– Средневековые монеты, как правило, не так дороги, но эти очень редкие и в прекрасном состоянии. У вас, случайно, нет еще таких?
– Собственно говоря, думаю, что есть.
Может, целый кожаный кошель набит такими же!
Мужчина улыбался ей с таким видом, словно она была светочем его жизни.
– Если имеете монету в пятнадцать шиллингов, на которой вычеканена королева на борту корабля, умоляю, покажите. Мне она не по карману, но я уверен, что смогу найти покупателя.
Даглесс попятилась к двери.
– Или дублон. Дублон Эдуарда Шестого.
Даглесс, кивнув, выбежала из лавчонки и, словно в тумане, побрела к церкви. Незнакомца на церковном дворе не было, но она надеялась, что он еще не ушел.
Она вошла в церковь. Мужчина стоял на коленях перед белым надгробием графа: руки сложены, голова опущена в молитве.
Из тени выступил викарий и встал рядом с девушкой.
– Он молится с тех пор, как вы ушли. Я пытался заставить его встать, но не смог. Что-то глубоко тревожит этого беднягу. Он ваш друг?
– Нет, что вы! Собственно говоря, я встретила его только этим утром. Думала, он местный житель.
– Мои прихожане редко носят доспехи, – улыбнулся викарий, глядя на часы. – Я должен идти. Вы побудете с ним? По какой-то причине я не могу вынести мысли о том, что он останется один.
Даглесс согласилась посидеть с несчастным. Викарий вышел, и они остались вдвоем. Девушка осторожно подошла поближе.
– Кто вы? – прошептала она.
Он не открыл глаз, не разжал рук и не поднял головы.
– Я Николас Стаффорд, граф Торнуик.
Даглесс не сразу вспомнила, где слышала это имя. Для верности она попробовала прочитать надпись. Глубоко вырезанные буквы готического шрифта гласили: «Николас Стаффорд, граф Торнуик».
А скульптура в полный человеческий рост была облачена именно в тот костюм, который был на незнакомце. Лицо, высеченное в мраморе, было лицом незнакомца.
Мысль о том, что мужчина действительно явился из прошлого и был живым, из плоти и крови, казалась слишком невыносимой. Осознать ее было просто невозможно.
Даглесс глубоко вздохнула.
– При вас, случайно, нет удостоверения личности? – пробормотала она, пытаясь что-то придумать.
И тут мужчина наконец поднял голову и злобно воззрился на нее.
– Ты, кажется, сомневаешься в моих словах? – рассердился он. – Ты, ведьма, которая сотворила это со мной, можешь еще и сомневаться? Не опасайся я обвинения в колдовстве, сам бы донес на тебя и посмотрел, как ты горишь!
Даглесс, лишившись дара речи и окончательно растерявшись, молча наблюдала, как мужчина отвернулся и снова принялся молиться.
Глава 2
Наконец Николас Стаффорд поднялся и оглядел стоявшую перед ним молодую женщину. Ее манеры, одежда и речь казались настолько странными, что он не знал, что и думать. Выглядела она настоящей ведьмой, каковой на самом деле и была: прекраснее женщины он до сих пор не видел. Неприбранные волосы разлетались по плечам, глаза были зеленее изумрудов, а безупречная кожа – белее снега. Но она посмела нацепить непристойно короткую юбку, словно пыталась вызвать гнев как людей, так и самого Господа.
Несмотря на слабость и головокружение, он твердо держал себя в руках и достойно вернул ее прямой негодующий взгляд.
Николас до сих пор не мог поверить тому, что с ним случилось. В самые страшные минуты своей жизни, когда надежды, похоже, больше не оставалось, мать написала, что обнаружила нечто, способное вернуть уже утраченные чаяния. Он как раз сочинял ответ, пытаясь выведать необходимые сведения, когда услышал женский плач. Подобные звуки не были чем-то необычным в месте его заточения. Но что-то жалобное в этих рыданиях заставило его отложить перо.
14 
