очень нудно 
34 
Сделай так, чтобы я думала про пятна у Ричарда на щеке. Сделай так, чтобы я видела, как Генри плачет,– Господи, дорогой, вот я старалась любить и так напутала! Если бы я любила Тебя, я бы умела любить всех. Я верю в легенду. Я верю, что Ты родился. Я верю, что Ты умер за нас. Я верю, что Ты Бог. Научи меня любить. Пускай мне будет плохо, это ничего. Я не могу, чтобы им было плохо. Сделай так, чтобы мне было хуже и хуже, а им – лучше! Господи, дорогой, Ты не можешь сойти с креста, чтобы я была на кресте вместо Тебя? Если бы я страдала, как Ты, я бы, как Ты, и помогала.
4 февраля 1946.
Генри не пошел на работу – не знаю почему. Он повел меня в кафе и в Национальную галерею, мы пообедали дома, а потом пошли в театр. Он – как отец, который взял ребенка из школы. Но ребенок-то он.
5 февраля 1946.
Генри думает поехать весной за границу, только не знает куда, на Луару или в Германию, он там может сделать доклад о том, как вели себя немцы во время бомбежек. Хоть бы весна не пришла! Как бы я этого хотела! Ну, вот опять – «хочу», «не хочу»… Если б я любила Тебя, я бы сумела любить Генри. Ты же стал человеком – – и Генри с его близорукостью, и Ричардом с пятнами, не только Морисом. Если бы я любила прокаженных, я ведь сумела бы любить скучных, правда? Да что там, я бы убежала от прокаженного, окажись он здесь, как я бегу от Генри! Все мне надо событий. Я возомнила, что выдержу боль от гвоздей, а не могу выдержать одни сутки карт и справочников! Господи, дорогой, я ни на что не гожусь. Я такая же потаскуха и врунья, как раньше. Убери Ты меня с дороги!
6 февраля 1946.
Сегодня было очень плохо у Ричарда. Он говорил мне о том, как противоречат друг другу разные конфессии, а я старалась слушать, но не сумела, и он это заметил. Он вдруг спросил:
– Зачем вы сюда ходите? А я не подумала и сказала:
– Чтобы видеть вас.
– Я думал, вы ходите учиться,– сказал он. И я объяснила, что это я и имела в виду.
Я знала, что он не верит мне, и боялась, что он обидится, рассердится, но он совсем не рассердился. Он встал с кресла и сел рядом на диван, чистой щекой ко мне. Он сказал:
– Мне очень важно, что вы приходите. И тут я поняла, что сейчас он будет за мной ухаживать. Он взял мою руку и спросил:
– Я вам не нравлюсь?
– Конечно, нравитесь,– сказала я.– А то бы я тут не была.
– Вы не выйдете за меня замуж? – спросил он, из гордости – так, словно спрашивал, не выпью ли я чаю.
– Генри обидится,– сказала я, стараясь обратить это в шутку. Он спросил:
– Вы ни за что от него не уйдете?
А я сердито подумала: «Если я из-за Мориса не ушла, какого черта уходить из-за вас?»
– Я за ним замужем.
– Для нас с вами это ничего не значит.
– О нет, значит! – сказала я.– Я верю в Бога,– надо же когда-нибудь сказать.– Это вы меня научили. Вы с Морисом.
– Я не понял.
– Вы всегда говорили, что священники отняли у вас веру. Бывает и наоборот.
Он посмотрел на свои руки и сказал:
– Мне все равно, во что вы верите. Верьте во что хотите. Я вас люблю, Сара.
– Очень жаль,– сказала я.
– Я люблю вас сильнее, чем ненавижу веру. Если бы у нас были дети, я бы разрешил вам их портить.
– Ну, зачем вы!
– Я не богат. Больше мне нечем вас подкупить.
– Я люблю другого, Ричард.
– Не так уж вы его любите, если связаны этим дурацким обетом.
– Я все делала, чтоб его нарушить,– сказала я.– Ничего не выходит.
– Вы думаете, я дурак? – спросил он.
– Что вы, почему?
– Потому что жду, чтобы вы полюбили такого,– он повернулся ко мне больной щекой.– Вы верите в Бога. Это легко. Вы красивая. Вам не на что жаловаться, а мне за что его любить, если он дал вот это ребенку?
– Ричард,– сказала я,– дорогой, это совсем не страшно…– и закрыла глаза, и поцеловала пятна. На минутку меня затошнило, я ведь боюсь уродства, а он сидел тихо, не двигался, и я подумала: «Я целую горе, оно – Твое, не то что счастье. Значит, я люблю Тебя». Я почти ощутила вкус железа и соли и подумала: «Какой Ты добрый! Ты бы мог убить нас счастьем, а дал нам быть с Тобой в горе».
Я почувствовала, что Ричард резко отодвинулся, и открыла глаза. Он сказал:
– Прощайте.
– До свиданья, Ричард,– сказала я.
– Не приходите больше,– сказал он.– Я не вынесу вашей жалости.
– Это не жалость.
– Я очень глупо себя вел.
И я ушла, незачем было оставаться. Я не могла ему сказать, что я ему завидую, ведь он носит знак горя и каждый день видит в зеркале Тебя, а не ту унылую, земную штуку, которую мы зовем красотой.
34 
