44 
– А мне что так, что так,– и тут же удивился, зачем я лгу, мне ведь совсем не все равно, это же я убедил Генри.
Вчера вечером Генри проявил слабость, он позвонил мне, попросил прийти. Удивительно, как сблизила нас Сарина смерть. Теперь он зависел от меня, как прежде – от Сары, все же я знал их дом. Я даже думал, не предложит ли он жить вместе и что я ему отвечу. Забыть Сару трудно и в том доме, и в этом, она связана с ними обоими.
Когда я пришел, он еще не совсем проснулся после снотворного, иначе мне было бы с ним труднее. В кабинете на краю кресла сидел священник– видимо, из этих редемптористов[Редемптористы – монашеский орден, основанный в XVIII веке св. Альфонсом Лигу-ори], которые по воскресеньям служат черту в темной церковке, где я расстался с Сарой. Лицо у него было хмурое, кислое. Он явно спорил с Генри.
– Это мистер Бендрикс, вы знаете, писатель,– сказал Генри.– Отец Кромптон. Мистер Бендрикс очень дружил с моей женой.
Мне показалось, что Кромптон и сам это знает. Нос тянулся по его лицу, как контрфорс по стене. Может быть, этот самый человек захлопнул перед Сарой дверь надежды.
– Добрый день,– сказал священник так неприветливо, что я ощутил, как близко колокола и свечи.
– Мистер Бендрикс очень помог мне с похоронами,– объяснил Генри.
– Я бы тоже помог.
Когда-то я ненавидел Генри. Что за чушь! Генри – жертва, как и я, а победитель – вот этот мрачный человек в дурацком воротничке. Я сказал:
– Навряд ли. Вы ведь против кремации.
– Я бы похоронил ее по-христиански.
– Она не христианка.
– Она собиралась ею стать.
– Разве этого достаточно? отрц Кромптон выложил формулу как банкноту:
– Мы признаем крещение намерения.
Банкнота лежала перед нами, ждала, что мы ее подберем. Никто не шевельнулся. Священник сказал:
– Вы еще успеете все отменить. Остальное я возьму на себя. Говорил он так, словно увещевал леди Макбет, обещая ей, чтобы отмыть руки, нечто лучшее, чем все аравийские благовония.
– Неужели и впрямь это так важно? – вдруг сказал Генри.– Конечно, я не католик, но я не понимаю…
– Она была бы счастливей…
– Да почему же?
– Церковь дает свои блага, мистер Майлз, и берет на себя многие обязанности. Есть заупокойные службы, постоянные молитвы. Мы помним наших мертвых,– добавил он, а я подумал: «Как вы их помните? Теории у вас хорошие. Вы говорите, что каждый человек важен. Волосы сочтены – но я просто чувствую рукой ее волосы, я не забыл тонкий пушок пониже затылка, когда она лежала на моей кровати лицом вниз. Мы тоже помним своих мертвых».
Заметив, что Генри поддается, я бестрепетно солгал:
– У нас нет совершенно никаких оснований думать, что она обратилась.
– Правда, сестра сказала…– начал Генри, но я не дал ему кончить:
– Она бредила перед смертью. Отец Кромптон сказал:
– Я бы никогда не посмел вмешаться, мистер Майлз, если бы у меня не было серьезных оснований.
– За несколько дней до смерти,– сказал я,– миссис Майлз написала мне. Когда вы ее видели?
– Примерно тогда же. Дней пять-шесть назад.
– Очень странно, что она об этом не пишет.
– Возможно… да, возможно, она не вполне доверяла вам.
– Возможно, вы спешите с выводами. Многие интересуются вашей верой, расспрашивают о ней, но совсем не собираются стать католиками.– Я быстро обернулся к Генри: – Глупо все менять. Распоряжение отдали, народ пригласили. Сара не была фанатичной. Кто-кто, а она бы не хотела никого беспокоить из-за прихоти. В конце концов,– я глядел на Генри,– все может быть вполне по-христиански. Конечно, Сара не христианка. Мы не видели никаких признаков. Но вы дадите отцу Кромптону денег на мессу…
– Не нужно. Я утром отслужил. Он впервые шевельнулся, повел рукой, словно увидел, что покачнулась стена, и пригнулся, хотя бомба уже упала.– Я буду поминать ее каждый день.
– Спасибо, отец,– с облегчением сказал Генри, как будто это все улаживало. И подвинул сигареты.
– Не совсем удобно говорить это, мистер Майлз, но, видимо, вы не понимаете, какой хороший человек ваша жена.
– Я ее очень любил,– сказал Генри.
– Многие любили ее,– сказал я.
Отец Кромптон взглянул на меня как учитель, которого перебил самый сопливый ученик с задней парты.
– Быть может, недостаточно,– сказал он.
– Что ж,– сказал я,– если вернуться к нашей теме, переиграть уже нельзя. Потом, это вызовет толки. Вы не хотите толков, Генри?
– Ни в коем случае!
– В «Тайме» есть объявление. Пришлось бы писать снова. Люди замечают такие вещи. Пойдут сплетни. Вы не кто-нибудь, Генри. И телеграммы придется посылать. Многие отправили в крематорий венки. Вы понимаете…
44 
