7 
Какое было лето!.. Месяца не назову, и не пытаюсь – чтобы это вспомнить, надо пройти сквозь толщу боли, но я запомнил, как, перепив этого хереса, я покинул жаркую, набитую комнату и вышел вместе с Генри. Солнце светило прямо сверху, трава казалась белой. Дома вдалеке были как на старой гравюре – четкие, тихие, маленькие; где-то плакал ребенок. Церковка восемнадцатого века стояла, словно игрушка, на островке газона – игрушка, которую можно оставить во тьме, на сухой жаре. В такой час хочется открыть душу чужому.
Генри сказал:
– Мы могли быть такими счастливыми!..
– Да,– ответил я.
Он очень понравился мне, когда стоял под деревьями, покинув своих гостей, и в глазах у него блестели слезы.
– Красивый у вас дом,– сказал я.
– Это жена выбрала.
Познакомились мы за неделю до этого, тоже в гостях. Он служил в министерстве, и я пристал к нему, чтобы собрать материал. Через два дня пришло приглашение. Позже я узнал, что это Сара посоветовала меня позвать.
– Вы давно женаты? – спросил я.
– Десять лет.
– У вас очаровательная жена.
– Она мне очень помогает,– сказал он. Бедный Генри!.. А почему, собственно, бедный? Ведь у него остались лучшие карты – доверие, смирение, нежность.
– Мне пора вернуться,– сказал он.– Нельзя все бросать на нее,– и тронул мой рукав, словно мы давно знакомы. У нее он научился, что ли? Муж и жена становятся похожи. Мы вернулись, и, когда открылась дверь, я увидел в зеркале, как женщина целует мужчину. Женщина была Сара. Я посмотрел на Генри. Он ее не заметил или не обратил внимания. «А если заметил,– подумал я,– какой же он несчастный!»
Счел бы это важным мистер Сэвидж? Позже я узнал, что с Сарой стоял не любовник, а сослуживец Генри, от которого сбежала жена. Сара познакомилась с ним в тот самый день, и вряд ли именно он сейчас целует ее. У любви не такой долгий инкубационный период.
Хотел бы я не трогать тех времен – когда я пишу о них, ненависть возвращается. Видимо, ее вырабатывают те же самые железы, что и любовь,-результаты такие же. Если бы нас не учили, как понимать Страсти Христовы, догадались бы мы, кто любил Христа – ревнивый Иуда или трусливый Петр?
Когда я пришел домой и хозяйка сказала, что мне звонила миссис Майлз, я обрадовался, как радовался прежде, услышав в передней ее шаги. Безумная надежда посетила меня – я подумал, что новая встреча разбудила пусть не любовь, но какое-то чувство, какую-то память, их ведь можно разбудить. Мне показалось, что если мы хоть раз будем вместе -ненадолго, наспех, как-нибудь,– я наконец успокоюсь, избавлюсь от наваждения и брошу ее, не она меня.
Странно было через полтора года набирать 77-53, еще удивительней, что пришлось посмотреть в книжку – я усомнился в последней цифре. Слушая гудки, я гадал, вернулся ли Генри со службы, и думал, что сказать, если ответит он. Потом я понял, что теперь лгать не надо. Без лжи мне стало так одиноко, словно она – мой единственный друг.
Голос идеальной служанки произнес:
– – Слушаю.
– Можно попросить миссис Майлз? – спросил я.
– Миссис Майлз?
– Это семьдесят семь пятьдесят три?
– Да.
– Я хотел бы поговорить с миссис Майлз.
– Вы перепутали номер,– и она повесила трубку. Мне и в голову не приходило, что такие пустяки тоже меняются со временем.
Я посмотрел в телефонной книге, номер был прежний – она устарела не меньше чем на год,– и решил узнать по справочной, как вдруг зазвонил телефон, и это была Сара.
– Алло…– растерянно сказала она. Сара никогда не называла меня ни по имени, ни по фамилии, и теперь, когда исчезли ласковые прозвища, не знала, как быть. Я ответил:
– Бендрикс у телефона.
– Это я, Сара. Вам не передали, что я звонила?
– А, я как раз собирался позвонить. Сперва хотел кончить статью. Кстати, я забыл ваш номер. В книге он есть?
– Нет, еще нету. Он теперь другой, шестьдесят два ноль четыре. Я хотела спросить…
– Да?
– Вы не пугайтесь! Я хотела позавтракать с вами, вот и все.
– Конечно, очень рад. Когда именно?
– Завтра нельзя?
– Нет. Завтра – нет. Понимаете, статью кончаю…
– А в среду?
– Может, в четверг?
– Хорошо,– сказала она, и я сумел расслышать обиду. Так обманывает нас гордость.
– Значит, в час, в кафе «Ройял».
– Спасибо,– сказала она, и я понял, что она благодарит искренне.– До четверга.
– До четверга.
Я сидел с трубкой в руке, и ненависть вдруг показалась мне уродкой и дурой, которую я знать не хочу. Когда я набрал номер, Сара, наверное, еще не отошла от телефона.
7 
