124 
В то время я не понимала, что мои слова стали пророческими. Думала: «Кто из этих женщин станет мириться с тем, с чем мирюсь я за закрытыми дверями?» С мужчиной, который мог есть только грубые злаки, например картофельную муку или овсянку, — от остального его тошнило. Который по ночам так прикручивал термостат, что мы просыпались от холода. С мужчиной, которого я застала за тем, что он метит наш задний двор по периметру.
Однажды мы пошли в бакалейный магазин. В отделе овощей к нам подошла женщина с двумя дынями и спросила, какая, на взгляд Люка, спелее. Я увидела, как он улыбнулся и наклонился над дынями, так что его длинные волосы упали на лицо, словно завеса. Когда он выбрал дыню в правой руке, она чуть не лишилась сознания.
Через ряд женщина с ребенком в тележке магазина попросила его достать коробку с верхней полки. Люк согласился и, вытянувшись, расправил плечи, чтобы достать пасту для зубных протезов, которую, я уверена на сто процентов, она не собиралась покупать. Было интересно наблюдать, как этих незнакомых женщин, словно магнитом, тянет к моему мужу. Думаю, это была реакция на его крепкую фигуру, копну волос или феноменальную связь с волками. «Они знают, что я смогу их защитить, — абсолютно серьезно сказал он. — Это их и привлекает».
Но в ряду с банными принадлежностями Люк едва не погиб — у него закружилась голова, он занервничал от волны запахов, которые струились через упаковки и ранили его обоняние, и даже упал. «Все хорошо», — успокоила я его, помогла подняться и отвела в более безопасное место — рядом с хлопьями.
«Поверить не могу, — сказал он, зарываясь лицом мне в плечо. — Я могу голыми руками убить оленя, а пена для ванны — мой криптонит[17]».
«Это пройдет. Все изменится», — успокаивала я.
«Джорджи, — попросил Люк, — обещай, что ты останешься прежней».
Я смотрю на Люка, на восковую оболочку его кожи, на закрытые глаза, на рот, который едва сжимает дыхательную трубку. Бог, который снова стал смертным...
Я тянусь к его руке. Кожа сухая, как пергамент, и вялая. Я обхватываю его ладонь руками и прижимаю ее к щеке.
— Сукин ты сын... — говорю я.
ЛЮК
Только одно может оторвать меня от волчьей семьи — это люди. Они явились в лице штатного журналиста «Юнион Лидер» в компании фотографа. Когда посетители Редмонда видели, как я общаюсь с волками, интерес ко мне возрастал, а с ним и число туристов, которые хотели увидеть меня собственными глазами. Каким-то образом обо мне прознала и крупнейшая газета Нью-Гэмпшира.
И тут не обошлось без иронии судьбы: именно так мы познакомились с Джорджи. Когда-то я бросил ради нее волков. Сейчас я собирался сделать то же самое ради журналистов. С каждым днем их становилось все больше, некоторые приходили с телевизионными камерами, и все хотели получить интервью у человека, который жил в лесу с волками. Кладен, Сиквла и Вазоли пугались и выказывали недовольство — и не беспричинно. Они легко читали знаки, которые посылали им люди: они что-то от меня хотят, они злые и эгоистичные. В дикой природе к любому из этих журналистов отнеслись бы как к хищнику: стая загрызла бы его, чтобы спасти одного из своих членов.
Но эта преданность семье взаимна, и я понимал, что не могу допустить, чтобы из-за меня пострадали другие волки. Поэтому я выходил из логова, и на меня тут же сыпались вопросы и вспышки фотоаппаратов.
«Вы на самом деле жили в лесу?»
«Что вы ели?»
«Вам было страшно?»
«Как вы пережили канадскую зиму?»
«Почему вы вернулись?»
Этого последнего вопроса я не переносил, потому что больше не принадлежал к миру людей. И хотя я мог бы вернуться в лес и попытаться воем определить местоположение своей стаи, не было никакой гарантии, что я ее найду и она примет меня назад.
До того как я начал оставаться на ночь в Редмонде с волками, однажды поздно вечером я неслышно проскользнул в дом и увидел, что в комнате Эдварда горит свет. Когда я открыл дверь, он поднял голову. В глазах его читался вызов: спросика меня, почему я не сплю? Но я не стал ничего спрашивать, потому что и сам не спал. Эдвард сидел, откинувшись на подушки, и читал. Я молчал, и он поднял книгу вверх.
— «Божественная комедия», — сказал он. — Данте. Я читаю об аде.
— А я в нем живу, — признался я.
124 
