Последние отзывы

  98  

Эдвард хмурится.

Наверное, мне стоит позвонить своему адвокату.

Я не собираюсь обсуждать с вами события минувших нескольких дней, — обещаю я. — Это меня не касается, если вы беспокоитесь об этом. Меня заботит лишь дальнейшая судьба вашего отца.

Он смотрит на больничную койку.

Все, что могло случиться, уже случилось, — негромко отвечает он.

За кроватью Люка Уоррена что-то пищит, в палату входит медсестра. Она убирает полный пакет с мочой, который привязан сбоку кровати. Эдвард отводит взгляд.

Знаете, мы могли бы выпить по чашечке кофе, — предлагаю я.

В больничном кафе мы устраиваемся за столиком у окна.

Представляю, как вам тяжело. Не только потому, что это произошло с вашим отцом, но и потому, что вы оказались вдали от дома.

Эдвард обхватывает чашку руками.

Если честно, — признается он, — не так я представлял свое возвращение домой.

Когда вы уехали?

Мне было восемнадцать, — отвечает Эдвард.

Значит, как только вы смогли покинуть гнездо, тут же вылетели.

Нет. Я хочу сказать, что такого от меня никто не ожидал. Я был отличником, подал документы в полдесятка колледжей... и однажды утром проснулся и ушел из дома.

Похоже на радикальное решение, — замечаю я.

Я больше не мог так жить. — Он медлит. — Мой отец и я... мы разошлись во взглядах.

Значит, вы уехали потому, что не поладили с отцом.

Эдвард грустно смеется.

Можно и так сказать.

Наверное, крупная произошла ссора, если вы настолько разозлились, что покинули отчий дом.

Я разозлился намного раньше, — отвечает Эдвард. — Он разрушил мое детство. Он ушел на два года и жил в стае диких волков. Он постоянно повторял, что если бы мог, то никогда бы не стал возвращаться к людям. — Эдвард поднимает на меня глаза. — Можете мне поверить, когда ты подросток и слышишь, как твой отец говорит подобное перед камерами, в душе не становится тепло и радостно.

И где вы жили все это время?

В Таиланде. Я преподаю там английский. — Эдвард качает головой. — Преподавал английский.

Следовательно, вы вернулись домой навсегда?

Если честно, я не знаю, где в итоге окажусь, — признается он. — Но я и раньше пробивался в жизни. Пробьюсь и в этот раз.

Наверное, вам бы хотелось вернуться к своей прежней жизни, — предполагаю я.

Он прищуривается.

Не настолько, чтобы убить отца, если вы об этом...

Такого вы обо мне мнения?

Послушайте, то, что я не хотел сюда возвращаться, — чистая правда. Но когда мама позвонила и сообщила об аварии, я сел в первый же самолет. Выслушал все, что сказал нейрохирург. Я просто пытаюсь поступить так, как хотел бы мой отец.

При всем уважении... но вы не были дома шесть лет. Почему вы думаете, что вправе судить об этом?

Эдвард открыто смотрит мне в глаза.

Когда мне было пятнадцать лет, прежде чем уйти к волкам в лес, отец подписал письмо, в котором наделял меня правом принимать все решения, касающиеся его здоровья, в случае, ее ли он сам будет не в состоянии сделать это.

Это новость для меня. Я удивленно вскидываю бровь.

И у вас есть это письмо?

Сейчас оно у моего адвоката, — отвечает Эдвард.

Это большая ответственность для пятнадцатилетнего под ростка, — подчеркиваю я.

Только что я узнала не только о том, что Люк Уоррен не хотел искусственно поддерживать свою жизнь. Но и о его таланте воспитателя. Или об отсутствии такого таланта.

Знаю. Сначала я не соглашался ничего подписывать, но мама даже думать не хотела о том, что отец уходит на два года. Она была сама не своя, а Кара была совсем еще ребенком. Были времена после его ухода, когда я лежал в постели и надеялся, что он умрет в лесу со своими волками и мне не придется принимать подобное решение.

Но сейчас вы готовы его принять?

Он мой отец, — просто отвечает Эдвард. — Никто не готов принимать подобные решения. Но мне это не в новинку. Я хочу сказать, что отец всегда требовал этого от семьи: дать ему свободу идти туда, куда мы не хотели его отпускать.

Вам известно, что ваша сестра считает иначе.

Он крутит в руках пакетик сахара.

Я бы и сам хотел верить в то, что однажды мой отец откроет глаза, придет в себя и пойдет на поправку... Но у меня не настолько хорошее воображение. — Он опускает глаза. — Когда я только приехал, если в палату входили люди, чтобы обсудить со мной состояние здоровья отца, то я всегда понижал голос. Как будто мы могли его разбудить, потому что он всего лишь спит. И знаете что? Я мог бы орать изо всех сил, а он бы даже не шелохнулся. А сейчас... спустя одиннадцать дней... знаете, я не понижаю голос. — Пакетик сахара выскальзывает у него из рук и падает на пол. Эдвард наклоняется его поднять и замечает в недрах сумки книгу своего отца. — Готовились дома? — спрашивает он.

  98