77 
Неделю перед тем, как навсегда уехать из Ботсваны, я много времени проводила со слонами. Наблюдала за Каджисо с ее мертвым детенышем, делала записи о смерти Ммаабо. Однажды я вылезла из джипа, чтобы размять ноги, и прилегла под баобабом, где в последний раз виделась с Томасом.
Я и не думала делать глупостей – например, вылезать из машины в месте, где пролегает множество слоновьих троп. И даже не помню, как закрыла глаза. Но когда я очнулась, мой блокнот с карандашом валялись на земле, а глаза и рот были засыпаны землей. В моих волосах оказались листья, а сверху громоздились ветки.
Когда я проснулась, слонов, которые прикрыли меня, уже не было видно, и, наверное, это к лучшему. Меня ведь могли как похоронить заживо, так и убить. Я не находила объяснения этому глубокому, коматозному сну. Вот только я уже была не просто собой, а чем-то бóльшим.
Я всегда считала иронией судьбы то, что слоны, обнаружив меня спящей, решили, что я мертва, когда на самом деле я была полна жизни. Если быть точной, этой жизни было приблизительно десять недель.
Серенити
Однажды ко мне на программу приходил врач, который рассказывал о силе нервного возбуждения – о жизненно важных моментах, когда люди совершают невероятное, например могут сдвинуть автомобиль, придавивший кого-то из их близких. Общим в этих случаях было одно: стрессовые ситуации вызывали всплеск адреналина, а он, в свою очередь, приводил к тому, что границы мышечных возможностей раздвигались.
В тот день у меня было несколько гостей. Анджела Кавайо, которая подняла со своего сына Тони «Шевроле импала» выпуска 1964 года; Лидия Андживау, которая поборола полярного медведя в Квебеке, когда он бросился за ее семилетним сыном во время игры в хоккей на замерзшем пруду. И Диди и Доминик Прулксы, двенадцатилетние близнецы, которые сумели откатить трактор, который помчался вниз по крутому склону и наехал на их деда.
– Это было похоже на безумие, – рассказывал мне Диди. – Мы вернулись и попытались еще раз сдвинуть трактор, но не смогли даже на сантиметр.
Вот о чем я думаю, когда Томас Меткаф бьет Дженну наотмашь по лицу. Еще секунду назад я была просто зрителем, а в следующую секунду уже отталкиваю его, прыгаю, наплевав на все законы притяжения и пространства, и подхватываю Дженну. Оказавшись в моих объятиях, она с изумлением смотрит на меня.
– Я держу, – уверяю я ее и понимаю, что во всех смыслах это не просто слова.
У меня нет своих детей, но, возможно, именно сейчас для этой девочки я должна стать матерью.
Верджил так сильно бьет Томаса, что тот падает назад на стул. В палату, услышав грохот, врываются медсестра и один из санитаров.
– Держи его! – велит медсестра.
Верджил отходит в сторону, а санитар пытается усмирить Томаса. Медсестра смотрит на нас, сидящих на полу.
– С вами все в порядке?
– Нормально, – отвечаю я.
Мы с Дженной встаем.
Откровенно говоря, со мной не все в порядке, да и с Дженной тоже. Девочка осторожно касается того места, куда пришелся удар, а мне кажется, что меня вот-вот стошнит. У вас когда-нибудь возникало ощущение, что воздух стал слишком тяжелым или необъяснимо холодным? Это физическая интуиция. Раньше я была очень хорошим эмпатом: я могла войти в комнату и – как будто окунула палец в воду в ванной, чтобы почувствовать ее температуру, – сразу понимала, хорошая здесь энергия или плохая, произошло ли тут убийство, покрывает ли стены горе, как слои краски. Какова бы ни была причина, вокруг Томаса Меткафа вертелась всякая дрянь.
Дженна изо всех сил пытается сдержаться, но я замечаю у нее на глазах слезы. В другом конце палаты от стены отходит взбудораженный Верджил. Он так крепко сцепил зубы, что я вижу: он сдерживается, чтобы не выплеснуть на Томаса Меткафа поток ругательств, и, словно торнадо, вылетает из палаты.
Я смотрю на Дженну. Она смотрит на отца, как будто увидела его впервые. Возможно, в каком-то смысле это правда.
– Что вы намерены делать? – бормочу я.
Медсестра смотрит на нас.
– Думаю, на время мы введем ему успокоительное. Вам лучше прийти позже.
Я не ее спрашивала, но это и к лучшему. Может быть, для Дженны так даже проще – уйти от отца, который и не подумал извиниться. Я беру ее под руку и, крепко прижимая к себе, вывожу из палаты. Как только мы переступаем порог, даже дышать становится легче.
В коридоре Верджила не видно, нет его и в вестибюле лечебницы. Я веду Дженну мимо пациентов, которые таращатся на девочку. По крайней мере, их сиделкам хватает такта не замечать, как она сдерживает рыдания, как у нее краснеет и распухает щека.
77 
