ФАНТАСТИКА

ДЕТЕКТИВЫ И БОЕВИКИ

ПРОЗА

ЛЮБОВНЫЕ РОМАНЫ

ПРИКЛЮЧЕНИЯ

ДЕТСКИЕ КНИГИ

ПОЭЗИЯ, ДРАМАТУРГИЯ

НАУКА, ОБРАЗОВАНИЕ

ДОКУМЕНТАЛЬНОЕ

СПРАВОЧНИКИ

ЮМОР

ДОМ, СЕМЬЯ

РЕЛИГИЯ

ДЕЛОВАЯ ЛИТЕРАТУРА

Последние отзывы

Жестокий и нежный

Конечно, из области фантастики такие знакомства. Герои неплохие, но невозможно упрямые. Хоть, и читается легко,... >>>>>

Обрученная во сне

очень нудно >>>>>

Королевство грез

Очень скучно >>>>>

Влюбленная вдова

Где-то на 15 странице поняла, что это полная хрень, но, с упорством мазохостки продолжала читать "это" аж до 94... >>>>>

Любовная терапия

Не дочитала.... все ждала когда что то начнётся... не понравилось >>>>>




  82  

– Несимпатичная история, да? – криво усмехнулся Сет, взглянув на нее. Оба они похудели. Он стал каким-то тощим, а она высохшей.

– Увы… И им нечем облагородить ситуацию, – безжалостно уронила она.

Это были их последние дни, когда они жили вместе. Они договорились, что в интересах детей останутся в доме в Дивисадеро до тех пор, пока не продадут его, и только потом переедут в свои квартиры. На этой неделе должны были появиться несколько покупателей. Долго ждать не придется. Сара знала, что ей будет грустно видеть, как ее дом перейдет в чужие руки. Но гораздо больше ее расстраивало не то, что она теряет дом, в котором они прожили несколько лет, а то, что она расстается с мужем и ее брак рушится. Дом в Тахо тоже был выставлен на продажу. Он продавался со всем имуществом и обстановкой: кухонным оборудованием, телевизорами и даже с постельным и столовым бельем. Так его было проще продать тем, кто хочет купить дом в районе, где можно кататься на лыжах, но кто не хочет ломать себе голову по поводу его отделки и обстановки. Дом в городе продадут без мебели. Сейчас они отправляли предметы антиквариата на аукцион «Кристи» вместе с картинами. Ее драгоценности начали распродавать в Лос-Анджелесе.

Сара продолжала искать работу, но пока ничего не нашла. Она не стала увольнять Пармани, ибо знала, что, как только работа будет найдена, потребуется человек, который будет присматривать за детьми. Ей очень не хотелось оставлять детей с чужим человеком, хоть это было всеобщей практикой. А единственное, чего она хотела, это чтобы у нее была возможность делать то, что она делала раньше, – быть дома с детьми. Но теперь все кончилось. Когда каждый пенс пойдет на оплату адвокатов, которые будут защищать Сета, а может быть, еще и на оплату штрафов, она будет вынуждена работать не только для того, чтобы внести свою лепту в этот процесс, но и просто для того, чтобы содержать детей и себя, так как Сет уже не мог ничем им помочь. Если все, что у них есть и чем они обладали, будет проглочено судебными постановлениями и судебными исками и оплатой его адвокатов, а он будет отправлен за решетку, то кто им поможет? Она вынуждена полагаться лишь на себя.

После предательства Сета она доверяла только себе. Он легко прочитывал это в ее глазах каждый раз, когда их взгляды случайно встречались. Он не знал, как теперь возместить тот моральный ущерб, который он ей нанес, если ему вообще это когда-то удастся. Он очень сомневался в этом, принимая во внимание все, что она ему уже сказала. Она не простила его, и он все больше сомневался в том, что она когда-нибудь это сделает. И он не был уверен, что имеет право обвинять ее в этом. Он чувствовал свою глубокую вину перед ней за все, что натворил. Да, он разрушил их жизнь – своими руками.

Он был раздавлен, прочитав статью, где их с Салли изобразили в виде обычных преступников. В ней не было ни единого слова сочувствия, никаких смягчающих эвфемизмов, никакой интриги, никакого изящества стиля, за которое можно было бы спрятать всю нелицеприятность сути ими содеянного… Из статьи с грубой ясностью следовало, что два лишенных принципов негодяя учредили для мошеннических целей инвестиционные фонды и по ложным финансовым документам воровали деньги. Вот так просто. И никаких отступлений на тему судьбы, жестоко вторгшейся в элегантно задуманную операцию, никакого сочувствия в связи с вмешательством в жизнь катаклизма, который смел их «честные» планы и помешал им остаться в глазах людей благопристойными гражданами, – ничего такого, что могло бы как-то беллетристически снизить градус изображения вульгарного попрания законов, на которое так легко пошли два приятеля, не сильно задумываясь о последствиях. Эта обнаженная прямота изложения фактов потрясала больше всего – как если бы их выставили голыми перед толпой.

Все выходные они с Сарой опять почти не разговаривали друг с другом. Сара не оскорбляла и не отчитывала его. В этом не было смысла. Она ничего не говорила – зачем? Снова бросать ему в лицо, что он растоптал ее доверие, поставил под угрозу будущее их детей, так успешно воплотив в жизнь ее самые ужасные ночные кошмары?

– Не смотри так, пожалуйста, Сара, – поймав ее отрешенный взгляд, попросил он наконец, опустив газету. В воскресном издании «Нью-Йорк таймс» была большая и еще более рвущая душу статья о них с Салли. Их позор сейчас соответствовал степени их с Сарой известности. Несмотря на то, что сама она ничего не совершила и ничего не знала о его криминальной деятельности, она чувствовала, что ее измазали дегтем той же кистью, что и его. Дни напролет их телефон надрывался от звонков, и она поставила его на автоответчик. Она не хотела никому ничего говорить и никого не хотела слышать. Сочувствие сейчас было для нее будто нож в сердце, и она не хотела выслушивать небрежно замаскированное ликование сплетников. Она была уверена – таких будет достаточно. Единственно, с кем она разговаривала в эти дни, были ее родители, подавленные, потрясенные, они никак не могли переварить то, что содеял их столь обаятельный и успешный зять.

  82