Последние отзывы

  39  

— Племянник нашей экономки, — пояснил Гитлер. — Бедняжка остался сиротой, и я разрешил поселить его здесь.

Уоллис повернулась к мужу:

— Видите, Дэвид? Это я называю подлинной христианской добродетелью. Вот чего люди о вас не знают, Адольф. Я ведь могу называть вас Адольф, да? А вы зовите меня Уоллис. Люди не видят, что под формой, под всей этой милитаристской цветистостью скрываются душа и сердце истинного джентльмена. А что до вас, Эрни, — она подняла руку, затянутую в перчатку, и погрозила шоферу пальчиком, — то, я надеюсь, вы теперь видите…

— Мой Фюрер, — перебив герцогиню и поспешно шагнув вперед, на изумление громко сказала Беатрис, — мне, видимо, пора заняться напитками для гостей?

Гитлер поглядел на нее недоуменно, но, довольный словами герцогини, кивнул.

— Разумеется, — ответил он. — Но только в доме, я полагаю. На улице становится прохладно.

— Да, и помнится, был разговор о виски? — Герцог бодро направился к дому; хозяева и прислуга последовали за ним.

Пьеро, оглянувшись, с удивлением увидел, что Эрнст, донельзя бледный, привалился к машине.

— Вы прямо весь белый, — заметил Пьеро и добавил, подражая акценту герцога: — Высота, знаете ли. Ужасно изматывает. Не правда ли, Эрнст?

Позднее тем же вечером Эмма вручила Пьеро поднос с пирожными и попросила отнести в кабинет, где Фюрер увлеченно беседовал с герцогом.

— А, Петер, — сказал Фюрер, когда мальчик вошел, и похлопал по столику между креслами: — Поставь сюда.

— Принести что-нибудь еще, мой Фюрер? Ваше королевское высочество? — спросил он, но так волновался, что назвал каждого чужим титулом, и мужчины расхохотались.

— А неплохо было бы, да? — хмыкнул герцог. — Если бы я переехал сюда и стал править Германией?

— Или если бы я завоевал Англию, — любезно отозвался Фюрер.

От этих слов улыбка герцога несколько завяла, и он принялся теребить обручальное кольцо — снимать его и снова надевать.

— А у вас всегда мальчик исполняет эти обязанности, герр Гитлер? — поинтересовался он. — У вас нет камердинера?

— Нет, — ответил Фюрер. — А что, нужен?

— У каждого джентльмена должен быть камердинер. Или хотя бы лакей в уголке комнаты на случай, если что-то потребуется.

Гитлер, поразмыслив, качнул подбородком, словно бы изумляясь представлениям собеседника об этикете.

— Петер. — Он показал в угол у двери: — Встань там. Назначаю тебя почетным лакеем на время визита герцога.

— Слушаюсь, мой Фюрер. — Пьеро с гордым видом переместился куда приказано и замер, стараясь не дышать.

— С нами все чрезвычайно любезны, — продолжал герцог, закуривая. — Куда бы мы ни приехали, нас везде встречали с небывалым гостеприимством. Мы чрезвычайно довольны визитом. — Он подался вперед: — Уоллис права, и я тоже уверен, что если англичане узнают вас лучше, то они поймут, что вы весьма достойный человек. У нас с вами, знаете ли, много общего.

— В самом деле?

— Да, нас объединяет целеустремленность и вера в особое предназначение нашего народа.

Фюрер, не отвечая, подлил гостю виски.

— Насколько я понимаю ситуацию, — сказал герцог, — наши страны добьются большего, объединившись, а не по отдельности. Это, разумеется, будет не официальный союз, скорее добрососедское сотрудничество, как было у нас с французами, хотя с теми, что и говорить, приходится держать ухо востро. Мы же не хотим повторения того безумия, что случилось двадцать лет назад. Слишком много невинных жизней потеряно в той войне. Причем с обеих сторон.

— Да, — тихо вымолвил Фюрер. — Я тоже там участвовал.

— И я.

— Вы?

— Нет, не на поле боя, разумеется. Я тогда был наследником трона. То есть на особом положении. У меня, изволите ли видеть, и сейчас особое положение.

— Но не то, что при рождении, — отметил Фюрер. — Хотя обстоятельства, полагаю, могут измениться. Со временем.

Герцог заозирался, словно опасаясь, что за шторами прячутся шпионы. Но его взгляд ни на секунду не задержался на Пьеро; герцога он интересовал не больше, чем какая-нибудь статуя.

— Вы знаете, правительство Британии возражало против моего приезда сюда, — доверительно сообщил он. — И мой брат Берти^[4] тоже. Они подняли страшный шум. Болдуин^[5], Черчилль — все расшумелись.

— Но зачем вам их слушать? — спросил Гитлер. — Вы больше не король. Вы свободный человек. И вольны делать что захотите.

  39