53 
— Ну да, — недоуменно ответил он. — Ты каждый день видишь меня в школе в форме.
— Ой, Петер, — вздохнула она, качая головой.
— Но ты же знаешь, что я давным-давно в «Гитлерюгенд»! — вскричал он с досадой.
— Петер, — Катарина широко развела руками, показывая великое множество ручек и баночек в шкафу со стеклянными дверцами, — ты, кажется, просил чернила?
— Чернила?
— Да, ты говорил, что тебе нужны чернила.
— Ах да, конечно, — опомнился Петер. — Шесть баночек, пожалуйста.
— Какого цвета?
— Четыре черных и две красных.
Над дверью звякнул колокольчик; Петер обернулся. Вошел мужчина с тремя большими коробками. Катарина расписалась за товар, причем с посторонним мужчиной разговаривала намного дружелюбнее, чем с человеком, хорошо ей знакомым.
— Новые перья? — поинтересовался Петер, когда они снова остались одни, отчаянно пытаясь поддержать разговор. Оказывалось, что разговоры с девочками — наука сложная, куда сложнее, чем он думал.
— И бумага. И прочее.
— А нет никого, кто мог бы вам с этим помогать? — спросил он, наблюдая, как она относит коробки в угол и аккуратно составляет их там в стопку.
— Раньше был, точнее, была, — спокойно ответила Катарина, глядя ему прямо в глаза. — Когда-то у нас работала одна очень милая дама, ее звали Рут. Почти двадцать лет работала, если точно. Она была мне как вторая мать. Но ее с нами больше нет.
— Нет? — переспросил Петер. У него возникло чувство, будто его заманивают в ловушку. — А почему, что с ней случилось?
— Как знать? — сказала Катарина. — Ее забрали. И ее мужа тоже. И троих детей. И жену ее сына. И их двух деток. И с тех пор мы о них ничего не слышали. Рут любила авторучки с тонкими мягкими перьями. Но, если вдуматься, она была женщина изысканная, с хорошим вкусом. В отличие от некоторых.
Петер отвернулся к окну. Его бесило, что она обращается с ним так пренебрежительно, но и тянуло к ней неудержимо. В классе перед ним сидел один парень, Франц, и он недавно начал дружить с Гретхен Баффрил; всю прошлую неделю народ так и гудел про то, что они целовались на большой перемене. А Мартин Рензинг с месяц назад пригласил Ленье Халле на свадьбу своей старшей сестры, и по школе ходила фотография, где они под конец празднества танцуют и держатся за руки. Спрашивается, как Францу и Мартину это удалось и зачем Катарина все усложняет? Даже сейчас, глядя в окно, Петер видел незнакомых мальчика и девочку примерно их с Катариной возраста, они шли рядом и над чем-то смеялись. Мальчик присел на корточки и, чтобы позабавить подругу, изображал обезьяну, девочка хохотала. Чувствовалось, что им легко друг с другом. Петер не мог и представить, каково это, и его взяла досада.
— Евреи. — Он будто выплюнул это слово, обернувшись к Катарине. — В смысле, ваша Рут и ее семейка. Евреи, да?
— Да, — ответила Катарина, наклоняясь вперед. Верхняя пуговица на ее блузке почти расстегнулась, и Петер понял, что готов стоять и смотреть на это бесконечно, призывая легкий ветерок, который распахнул бы блузку, а весь мир вокруг пусть замрет в безмолвии и неподвижности.
— Ты хочешь побывать в Бергхофе? — спросил он чуть погодя, поднимая глаза и стараясь не помнить о ее грубости.
Она уставилась на него удивленно:
— Что?
— Я потому спрашиваю, что в эти выходные у нас праздник. День рождения фройляйн Браун, близкой подруги Фюрера. Приедет много важных людей. Вот я и подумал: вдруг тебе хочется ненадолго вырваться из повседневной рутины и взглянуть на это волнующее и грандиозное событие?
Катарина, вздернув бровь, усмехнулась.
— Нет, не думаю, — сказала она.
— Если дело в том, чтобы соблюсти приличия, то, разумеется, твой отец тоже может прийти, — добавил Петер.
— Нет, — повторила она. — Я просто не хочу, вот и все. Но спасибо за приглашение.
— Куда это может прийти твой отец? — Из задней комнаты появился герр Хольцманн, вытирая руки полотенцем, по которому расплывалось чернильное пятно в форме Италии. Он замер, увидев посетителя. В Берхтесгадене едва ли нашелся бы человек, не знающий, кто такой Петер.
— Добрый день. — Герр Хольцманн распрямил спину и выпятил грудь.
— Хайль Гитлер! — взревел Петер, щелкнув каблуками и отточенным движением вскинув руку.
Катарина испуганно вздрогнула и схватилась за сердце. Герр Хольцманн тоже отсалютовал, но отнюдь не так мастерски.
53 
