16 
Машина объехала Сент-Джайлз-Сёркус и направилась к Севен Дайелз2, останавливаясь у каждой дыры, где мог бы укрыться грабитель. Матер говорил:
– Я люблю организованность и порядок. И хочу быть на стороне тех, кто организует. Конечно, на противоположной стороне оказываются всякие замечательные гении, но и разное жулье тоже. И жестокость там, и эгоизм, и себялюбие, и гордыня.
В заведении у Джо все это было налицо, кроме гордыни. Никто не препятствовал осмотру помещения. Пустые глаза над пустыми столами: лишние тузы исчезли в рукавах, разбавленная водой выпивка убрана с глаз долой; каждая физиономия со своим собственным отпечатком жестокости, эгоизма и себялюбия. Впрочем, может быть, присутствовала и гордыня: в углу, согнувшись над бесконечным двойным табло крестиков и ноликов, кто-то играл сам с собой, не пожелав найти себе партнера в этом клубе.
Матер вычеркнул еще одно имя в записной книжке, и они направились на юго-запад, в сторону Кеннингтона1. По всему Лондону сейчас шли такие же машины, делая то же дело: Матер был лишь частью огромной организации. Он не стремился быть лидером. Не стремился и стать подчиненным у какого-нибудь ниспосланного свыше лидера-фанатика: ему нравилось чувствовать себя одним из тысяч более или менее равных друг другу людей, работающих ради конкретной цели. И цель эта была – не равные возможности, не правительство народа ради народа, не власть самых богатых или самых достойных. Цель была – уничтожить преступность, потому что преступность означала неуверенность, неопределенность, нестабильность. А он хотел чувствовать себя уверенным, знать, что когда-нибудь, достаточно скоро, он обязательно женится на Энн Кроудер.
Радио в машине сообщило: «Полицейским машинам вернуться и прочесать район Кингс-Кросс. Ворон прибыл на Юстонский вокзал около семи вечера. Предположительно, не мог уехать поездом». Матер нагнулся к водителю.
– Поворот на сто восемьдесят и назад, к Юстону.
Сейчас они были у Воксхолла1. Другая полицейская машина обогнала их, выехав из туннеля. Матер приветственно поднял руку. Они поехали вслед за ней, через мост. В ярком свете прожекторов часы на здании концерна «Шелл-Мекс» показывали половину второго. В одной из башен Вестминстера светились окна: шло ночное заседание парламента: оппозиция проигрывала борьбу против объявления всеобщей мобилизации.
Когда они возвращались на Виктория Эмбанкмент2, было шесть часов утра. Сондерс спал. Он пробормотал: «Все замечательно». Ему снился сон: он больше не заикался, у него было достаточно денег; он пил шампанское с девушкой; все было замечательно. Матер, набрасывая что-то в записной книжке, сказал, обращаясь к Сондерсу: «Он точно сел в один из поездов. Пари держу…» – потом заметил, что тот заснул, прикрыл ему колени пледом и снова погрузился в свои мысли. Машина въехала в ворота Нового Скотленд-Ярда.
В окне главного инспектора горел свет, и Матер поднялся к нему в кабинет.
– Есть о чем докладывать? – спросил Кьюсак.
– Нет. Должно быть, он сел в поезд, сэр.
– У нас есть кое-что, хоть и немного. Ворон гнался за кем-то до Юстона. Мы пытаемся отыскать водителя той машины. Еще одно: он был у врача, фамилия
– Йогель: хотел, чтобы ему оперировали губу. Предлагал в уплату все те же банкноты. И пистолетом по-прежнему не прочь пригрозить. Получили на него досье: подростком учился в ремесленном училище, потом ни разу нам не попадался – ума хватало. Не пойму, что с ним произошло: ловкий парень, а сломался – надо же так наследить.
– Много у него денег, кроме тех, из сейфа?
– Вряд ли. А вы что скажете, Матер? Есть идеи?
Небо на горизонте снова обретало краски. Кьюсак выключил настольную лампу, погрузив комнату в предутреннюю серость.
– Пожалуй, пойду посплю.
– Я думаю, номера банкнот сообщили всем кассирам лондонских вокзалов? – спросил Матер.
– Всем и каждому.
– Мне представляется, – продолжал Матер, – что если у тебя нет ничего, кроме ни на что не годных денег, а ты хочешь поехать скорым…
– Откуда нам известно, что скорым?
– Не знаю, почему я подумал так, сэр. Впрочем… Если это не скорый, то ведь остановок сразу за Лондоном не счесть. Нам бы уже сообщили…
– Пожалуй, вы правы…
– Так вот, если бы я хотел поехать скорым, я подождал бы до последней минуты и заплатил бы прямо в вагоне. Не думаю, что контролерам сообщили номера банкнот.
– Пожалуй, вы правы, Матер. Устали?
– Нет.
16 
