очень нудно 
35 
И Матер стал читать. Он читал медленно. Молчал. Но что-то в выражении его лица – потрясение, недоверие – заставило старшего инспектора спросить:
– Что-нибудь не так? Но ведь в протоколе и в самом деле ничего такого, верно?
– Вы сказали, я смогу представить вам ее портрет, – сказал Матер. Он вынул из-под задней крышки карманных часов бумажный квадратик – газетную вырезку. – Вот он, сэр. Лучше будет, если вы разошлете это во все полицейские участки и во все газеты.
Старший инспектор сказал:
– Но ведь в протоколе ничего такого нет.
– Все что-нибудь да запоминают. Вы и не смогли бы ничего здесь заметить. Оказывается, у меня имеется частная информация по данному преступлению, только я и сам до сих пор об этом не подозревал.
Старший инспектор настаивал:
– Но ведь он и не вспомнил ничего такого. Только чемоданы.
– Слава Богу и за это, – ответил Матер. – Может быть… Видите ли, он здесь утверждает, что одна из причин, почему он ее запомнил – он это называет «запомнил», – то, что она была единственной женщиной, сошедшей в Ноттвиче с поезда. А я знаю – так уж получилось, – что эта девушка ехала именно этим поездом. Она получила роль в здешнем театре.
Старший инспектор спросил непонятливо – он еще не осознал всей меры потрясения:
– И что, она действительно такая, как вы ее представили? Любит уродов?
– Я думал, она любит не очень красивых, – ответил Матер, отвернувшись и глядя в окно на равнодушный мир, на людей, спешащих по своим делам.
– И она прилипчивая и жадная?
– Да нет же, с чего вы взяли, черт побери?
– Но если бы она была потверже духом… – издевался старший инспектор: он думал, Матер разволновался потому, что его предположения оказались никуда не годными.
– Твердости духа у нее хоть отбавляй, – сказал Матер, поворачиваясь к нему лицом. Он забыл, что старший инспектор старше его чином; забыл, что следует быть тактичным с провинциальными полицейскими. – Черт побери, – сказал он, – неужели вы не можете понять? Он не нес свои вещи потому, что держал ее под прицелом. Он заставил ее пойти в этот квартал строящихся домов. Я должен сам туда поехать. Он намеревался ее убить.
– Да нет же, – возразил старший инспектор, – вы забыли: она заплатила Грину и ушла из того дома вместе с ним. Грин сам проводил ее за пределы новостройки.
– Но я голову могу дать на отсечение, что она не замешана в этом деле, – сказал Матер. – Это абсурд. Бессмыслица. – И добавил: – Мы собираемся пожениться.
– Да-а, дела, – сказал старший инспектор. Он поколебался с минуту; взял обгорелую спичку и почистил ноготь; потом пододвинул фотографию к Матеру. – Уберите. Мы возьмемся за это дело иначе.
– Нет, – ответил Матер, – мне поручено это дело. Пусть опубликуют. Это плохая фотография, нечеткая. – Он отвернулся, не мог смотреть на снимок. – В жизни она гораздо лучше. Но я дам телеграмму. У меня дома целая пленка, там ее лицо во всех возможных ракурсах снято. Пусть пришлют. Для публикации в газетах ничего лучше и придумать нельзя.
– Очень сожалею, Матер, – сказал старший инспектор. – Может, мне позвонить в Ярд? Чтоб прислали другого?
– Лучше меня для этого дела все равно не найдете, – сказал Матер. – Я ведь ее знаю. Если ее можно еще найти, я ее найду. А сейчас я еду в тот дом. Понимаете, ваш человек может чего-то не заметить. А я… Я ее знаю.
– Может еще найтись какое-то объяснение… – утешал старший инспектор.
– Вы что, не понимаете, – сказал Матер, – если есть объяснение, значит, она… Значит, она в опасности, может быть, даже…
– Ну, мы тогда нашли бы тело.
– Мы даже живого человека пока не нашли, – сказал Матер. – Пожалуйста, попросите Сондерса поехать туда следом за мной. Какой там адрес? – Он тщательно все записал: он всегда записывал все данные – не доверял своей памяти; зато свои догадки и предположения никогда не доверял бумаге.
До новостройки ехали долго. Было время подумать о самых разных вариантах и возможностях. Может быть, она проспала свою остановку и уехала в Йорк. Может быть, опоздала на этот поезд… а в этом крохотном, отвратительном домишке не было ничего, что могло бы опровергнуть такие предположения. Полицейский в штатском встретил его в большой комнате, которая должна была стать самой лучшей комнатой в доме. Камин с дешевой аляповатой облицовкой; темно-коричневая рейка для картины на стене; панели из дешевого дуба – все это заранее говорило о неуклюжей мебели, которой почти не пользуются, тяжелых темных занавесях и выставленном напоказ фаянсовом – под фарфор – сервизе.
35 
