Последние отзывы

  58  

– Вы мне нравитесь, – сказала Энн. – Как друг.

– А я вас и не прошу ни о чем, – ответил Ворон, – я – урод и знаю это. Только одно: не будьте как все. Не бегите в полицию. Почти все бабы сразу бегут в полицию. Я насмотрелся. Но вы, может, и не баба вовсе. Вы – просто девушка.

– Но я чья-то девушка.

– А мне-то что? – Это вырвалось как восклицание; в словах, прозвучавших в холодной тьме, была какая-то горькая гордость. – Я же не требую ничего. Только одно, чтоб предательства не было.

– Я не пойду в полицию, – сказала Энн. – Обещаю вам. Вы мне нравитесь, вы ничем не хуже других мужчин… Кроме моего друга.

– Я подумал, может, мне стоит рассказать вам один-два сна, ну, вроде как бы доктору. Понимаете, я докторов знаю. Им доверять нельзя. Я тут к одному обратился, еще до того как сюда поехал. Хотел, чтоб он губу мне исправил. А он хотел усыпить меня. Газом. И полицию вызвать. Видите, им доверять нельзя. Но вам я доверяю.

– Вы и в самом деле можете мне доверять, – сказала Энн. – Я не пойду в полицию. Но вам лучше немного поспать сначала, а потом вы мне расскажете про свои сны, если вам так хочется. Ночь долгая, времени хватит.

Зубы у него вдруг застучали, он ничего с этим не мог поделать, и Энн услышала. Она высвободила из-под мешков руку и коснулась пальцами его пальто.

– Вы же совсем замерзли, – сказала она. – Вы отдали мне все мешки.

– Зачем они мне? Я же в пальто.

– Мы же друзья, правда? – сказала Энн. – Мы ведь заодно. Возьмите у меня хотя бы два мешка.

Он ответил:

– Тут еще должны быть. Я поищу. – Он зажег спичку и стал ощупью пробираться вдоль стен сарая. – Вот как раз два, – сказал он, усаживаясь подальше от нее, чтобы она не могла до него дотянуться: никаких мешков он не нашел. – Не могу заснуть, – пожаловался он, – засыпаю как-то не по-настоящему. Только что видел сон. Про того старика.

– Какого старика?

– Ну того, которого убили. Приснилось, вроде я мальчишка совсем, с рогаткой, а он говорит: «Стреляй в меня, стреляй прямо в глаза», а я заплакал, а он опять говорит: «Стреляй прямо в глаза, мой хороший».

– Не пойму, что бы это могло значить, – сказала Энн.

– Просто мне хотелось вам рассказать.

– А как он выглядел?

– Да так, как и выглядел. – И поспешно добавил: – Я же видел его фотографии в газетах.

Он мрачно задумался, вспоминая все, что случилось в той квартире, испытывая страшное, непреодолимое желание признаться во всем. У него никогда в жизни не было человека, которому он мог бы довериться. Теперь – был. Он спросил:

– Вы не против – про такие вещи слушать? – И со странным глубоко запрятанным чувством радости выслушал ее ответ:

– Мы же друзья.

Он сказал:

– Сегодня – самая счастливая ночь в моей жизни.

Однако оставалось что-то, чего он не смог ей сказать. Счастье его было несовершенным, пока она не узнала о нем всего, пока он не доверился ей полностью. Ворон не хотел напугать или причинить ей боль; он медленно подводил ее к самому важному, главному откровению. Он сказал:

– И еще другие сны, тоже про то, как я совсем мальчишка. Вроде я открываю дверь, дверь в кухню, а там – моя мать. Она горло себе перерезала – вид был страшный… Голова почти совсем отрезана… она, видно, пилила… хлебной пилой…

Энн сказала:

– Это – не сон.

– Нет, – ответил он. – Вы правы. Это не сон. – И замолчал. Ждал. Ее сочувствие – Ворон явственно ощущал его – пробиралось к нему сквозь молчание и тьму ночи. Он сказал: – Мерзость, правда? Можно подумать, ничего мерзее и на свете нет. Она даже не подумала дверь от меня запереть, чтоб я не увидел. А после этого – приют, Дом. Про это вы уж знаете. Тоже мерзость, но с той – не сравнить. И потом, они же дали мне образование, так что я могу понимать, про что в газетах пишут. Ну, вроде этих дел, с психо или как его там. И почерк у меня xopoший, и говорю я правильно. Ну, сначала меня здорово били, часто; в изолятор сажали, на хлеб и воду, всякие другие домашние штучки. Но когда они дали мне образование, это больше не повторялось. Я для них оказался слишком умным – так меня воспитали. Никто никогда уже ничего повесить на меня не моги. Подозревали, само собой, только доказать ничего не могли. Один раз наш священник хотел меня к суду притянуть. Они все правы были, когда – на выпуске – сказали, там все было, как в настоящей жизни. Мол, такова жизнь. Нам – Джиму, мне и еще целой кучке неопытных мальчишек. – И добавил горько: – Первый раз им удалось меня в чем-то подловить, а я и в самом деле не виноват.

  58