4 
Мой брат Ксавье был слабым и романтически настроенным человеком, с которым я разговаривала очень редко. Он занимался хозяйством и землей, оставшимися у семьи от поместья Оукланд, — единственной фермой и несколькими акрами пастбища. Он был добр ко мне, но каким-то странным образом. Казалось, он признавал за мной право находиться в этом доме, но не мог понять, как я попала туда, и был слишком вежлив, чтобы спросить об этом. Я слышала, что он влюблен в леди Клару Доннингэм, жившую в двадцати милях от нас, но не делал ей предложения, так как не мог обеспечить ей ту роскошь, к которой она привыкла. Очевидно, она была очень богата, а мы жили, как часто повторяла мама, в нужде. И они оставались чужими, хотя, по словам миссис Кобб, дружившей с кухаркой из большого дома, леди Клара ответила бы согласием на предложение Ксавье. Но так как Ксавье был слишком горд, а обычаи не позволяли леди Кларе первой сделать шаг к сближению, они оставались в прежнем положении. Это придавало Ксавье романтический ореол в моих глазах. Он был рыцарем, страдающим от тайной страсти, которую этикет не позволял ему открыть своей даме. Конечно, и он мне ничего не рассказал бы.
Мириам можно было бы уговорить кое-что рассказать, но она была не из тех, кто ведет доверительные беседы. Между нею и Эрнстом, помощником приходского священника, было «взаимопонимание», но они не могли пожениться, пока тот не станет викарием, а это казалось очень и очень далеким.
Мадди сказала мне, что если бы мы все еще жили в Оукланд Холле, то в доме устраивались бы танцы, нас посещали бы толпы людей, и мисс Мириам не нужен был бы приходский священник. Боже мой, конечно же нет. У нас бывали бы сквайр Тот, сэр Этот, и даже, возможно, лорд Некто, как это было в те грандиозные дни. Таким образом, мы вернулись все к той же теме.
Я должна была понять, что только Мадди могла мне помочь. Она жила в Оукланд Холле, любила поговорить, и если я дам клятву молчать, а я сделаю это очень охотно, она постепенно и понемногу будет мне кое-что рассказывать.
Мадди тридцать пять — она на пять лет старше Ксавье, и начала она работать в Оукланд Холле с одиннадцати лет.
— Тогда все блистало великолепием. В доме были превосходные детские комнаты.
— Ксавье был, вероятно, хорошим маленьким мальчиком, — заметила я.
— Конечно. Он был не из тех, кто любит озорничать.
— А Мириам?
— Никогда!
— А почему ты сказала «не из тех»? Кто же?
— Я этого не говорила. Ты допрашиваешь, как судья. Что это? Что то? — она надменно поджала губы, желая наказать меня за неприятные вопросы. Но только позже я поняла, что же ей казалось неприятным.
Однажды я сказала Мириам:
— Подумай, как интересно, ты родилась в Оукланд Холле, а я в Дауэр Хаузе.
Мириам помолчала, а затем ответила:
— Нет, ты родилась не в Дауэр Хаузе. На самом деле… это было за границей.
Мириам выглядела смущенной, как бы удивляясь тому, что я заставила ее проговориться.
— Мама путешествовала по Италии, когда ты родилась.
Я широко раскрыла глаза от удивления. Венеция, подумала я. Гондолы. Пизанская башня. Флоренция, где Беатриче и Данте встретились и так целомудренно любили… Кажется, так рассказывала Мириам.
— Где? — требовательно спросила я.
— Это было… в Риме.
Меня охватил экстаз.
— Юлий Цезарь, — сказал я. — «Друзья, римляне, соотечественники, внемлите мне». Но почему?
Мириам рассердилась.
— Потому что случилось так, что ты появилась на свет, когда они были там.
— И папа тоже там был? — воскликнула я. — Разве это не было дорого? А как же бедность и все такое?
Мириам бросила на меня взгляд, присущий только ей. Она резко сказала:
— Достаточно того, что они были там.
— Получается так, будто они не знали, что я должна родиться? Я имею в виду, что они не поехали бы туда, если бы…
— Иногда такие вещи случаются. А теперь хватит болтать.
Она могла быть очень строгой, моя сестра Мириам. Иногда мне становилось жаль приходского священника и грустных детей, которые у них будут, если они когда-нибудь поженятся.
Итак, было много такого, над чем нужно было поразмыслить. Оказалось, что со мной происходили странные вещи! Вероятно, они назвали меня Опал, потому что были в Риме. Я пыталась хоть что-нибудь узнать об опалах. Меня охватили смешанные чувства после того, как я справилась об этом в словаре. Не очень лестно быть названной в честь минерала, состоящего главным образом из воды и кварца. Каким бы он ни был, это звучало совсем не романтично. Однако я обнаружила, что они бывают различного цвета: красного, зеленого, синего… все цвета спектра, и они переливаются. Это уже было лучше. Но как трудно представить маму, которая в момент романтического экстаза, навеянного итальянским небом, назвала свое дитя Опал, хотя затем и прибавила более подходящее имя Джессика.
4 
