очень нудно 
202 
— Замолчите, молодой болван! — приказала я. — Я запрещаю продолжать разговор на эту тему.
Эссекс опять не послушался. Теперь он переключился на Рэли и принялся осыпать его бранью. Эти двое бешено ревновали меня друг к другу. Такого накала ненависти при моем дворе еще не бывало, хотя я повидала достаточно ревнивцев на своем веку. Безобразное поведение Эссекса разозлило меня, но в то же время и встревожило, поскольку Рэли тоже находился в замке. В настоящий момент поблизости его не было, но ему наверняка донесут о случившемся, и тогда может произойти кровопролитие.
У меня лопнуло терпение, и я дала волю гневу. Должна признаться, что с возрастом вспышки ярости у меня стали происходить гораздо чаще, чем в молодые годы.
— Не сметь кричать! — воскликнула я. — Прекратите нести хулу на моих приближенных! Ни слова больше, иначе я изгоню вас от двора! Что же касается вашей сестры, то она той же породы, что и ваша матушка! Все вы одного поля ягоды! Надо запретить всей семейке появляться при дворе!
— Что ж, путь будет так! — перебил меня Эссекс. — Я не желаю служить королеве, которая привечает дешевых авантюристов! Это Рэли хочет, чтобы меня здесь не было. Ну и пожалуйста! Оставайтесь тут со своими любимчиками! Я же ухожу, и моя сестра вместе со мной!
Никто и никогда не вел себя столь дерзко в моем присутствии.
Позволь себе такое кто-то другой, я немедленно вызвала бы стражу, но юный Эссекс, охваченный гневом, был так хорош, что я отвернулась, лишь обронив:
— Господи, как мне надоел этот глупый мальчишка.
Громко топая, он выбежал из зала.
На следующее утро мне доложили, что граф покинул Норт-холл. Сестру он отправил в сопровождении свиты, а сам выехал в Порт-Сэндвич, чтобы немедленно отправиться в Голландию.
Я послала за ним вдогонку стражников.
Они настигли Эссекса, когда он уже находился на корабле, и передали мой приказ — немедленно вернуться, но Эссекс не подчинился. Тогда стражники сказали, что сведут его на берег силой, и Эссексу пришлось смирить гордыню.
Он вернулся в Лондон, и, выждав некоторое время, я послала за ним.
Ни малейших признаков раскаяния.
— Безрассудный молокосос, — сказала я ему. — Еще одна такая выходка — и я засажу вас в Тауэр. Не испытывайте впредь моего терпения.
Эссекс надулся, но несколько дней спустя я сменила гнев на милость, и он вновь попал в фавор.
Всюду, где бы ни появлялся этот красавчик, начиналась свара. Долгое время он люто враждовал с Чарльзом Блантом, будущим лордом Маунтджоем. Я благоволила этому молодому человеку, потому что он был хорош собой, умен и прекрасно воспитан — то есть обладал всеми качествами, необходимыми для того, чтобы попасть в круг любимцев. В знак благосклонности я подарила ему золотую шахматную фигурку, и Блант носил ее на манжете, чтобы все видели, как милостива к нему королева.
Эссекс преисполнился жгучей ревности и в присутствии многих придворных заявил:
— Ну вот, теперь каждый дурак будет изображать из себя фаворита.
Бланту немедленно донесли об этих словах, и он тут же вызвал Эссекса на дуэль.
К сожалению, я узнала об этом слишком поздно и остановить поединок не смогла. В схватке Блант выбил у Эссекса шпагу и ранил его, правда, неопасно.
Я была вне себя от ярости, устроила выволочку обоим драчунам и на время отлучила от двора.
— Видит Бог, Эссексу не помешало бы поучиться хорошим манерам, — пожаловалась я приближенным.
В глубине души я была счастлива, что оба красавчика остались живы, мне не хотелось терять ни того, ни другого. Эта история получила неожиданное развитие. Со свойственной ему непредсказуемостью Эссекс проникся к своему победителю восхищением и симпатией, и с тех пор они стали близкими друзьями. Блант познакомился с семьей Эссекса, влюбился в Пенелопу, и она бросила ради него своего мужа.
После смерти Лестера я стала поглядывать на своих министров с тревогой, опасаясь, что смерть унесет еще кого-нибудь из моих дорогих советников. Вряд ли я смогу найти людей, достойных занять освободившееся место. Никто ведь не заменит мне Роберта. Берли, Уолсингэм, Хенидж, Хаттон — тоже люди исключительные, каждый из них служил мне верой и правдой, каждый обладал редкими достоинствами, каждого я высоко ценила.
Больше всего беспокоил меня Уолсингэм. Ему было уже под шестьдесят, годы брали свое, а он никогда не отличался крепким здоровьем. Мой Мавр работал с утра до ночи, не щадя сил, и вот захворал. Весь год он чувствовал себя неважно, но продолжал нести службу, следить за развитием событий во всех европейских странах.
202 
