очень нудно 
46 
Послышался голос Тули:
– Если можно, возьмите для меня еще кока-колы.
– Но ведь ее негде охладить, в поезде.
– Ничего, я могу пить и теплую.
Ну и безумный же мир, чуть не заорал я во весь голос, потому что продавец не пожелал взять бумажный фунт и я был вынужден дать ему два доллара, из тех, что хранил в бумажнике на всякий случай, после чего он отказался дать сдачу, хотя я прекрасно знал курс и сказал ему, что он должен мне еще лиру.
– Джулиан как-то нарисовал обалденную картину – бутылку кока-колы, – сказала Тули.
– Кто такой Джулиан? – спросил я рассеянно.
– Мой друг. Я ведь уже вам говорила. Он сделал кока-колу ярко-желтой. Фовизм [течение во французской живописи начала XX века; от французского fauve – дикий], – добавила она с вызовом.
– Он художник, если я правильно понял?
– Вот почему для него так важен Восток. Примерно как Таити для Гогена. Ему хочется пропустить через себя Восток, прежде чем приступить к осуществлению своего главного замысла. Давайте-ка я возьму кока-колу.
Мы стояли в Венеции меньше часа, но, когда поезд тронулся, уже совсем стемнело и ничего не было видно – поезд мог с успехом отходить из Клапама в Лондон. Тули сидела у меня в купе и пила свою кока-колу. Я спросил ее, в чем состоит замысел ее друга.
– Он хочет сделать серию огромных полотен супов «Хайнца» [фирменное название консервированных продуктов филиала одноименной американской фирмы] в обалденном цвете, так чтобы какой-нибудь богатый человек в каждой комнате своего дома мог повесить их, как раньше вешали семейные портреты – ну, допустим, рыбный в спальне, картофельный в столовой, луковый в гостиной… И все в обалденном цвете, сплошной фовизм. Консервные банки объединяют все это как бы воедино – понятно, о чем говорю? Это создаст, ну, как бы цельность: не надо каждый раз менять настрой при переходе из одной комнаты в другую. Как бывает, если у вас в одной комнате висит де Сталь [Сталь, Николай де (1914-1955) – французский художник русского происхождения, испытал большое влияние Брака], а в другой – Руо [Руо, Жорж (1871-1958) – французский художник, представитель фовизма].
Я вдруг вспомнил заметку, которую как-то видел в воскресном приложении. Я сказал:
– По-моему, кто-то уже рисовал банки с супами «Хайнца».
– Не «Хайнца», «Кемпбелла», – ответила Тули. – Энди Уорхол [Уорхол, Энди (род. в 1930 г.) – один из наиболее известных художников американского поп-арта]. Я сразу сказала Джулиану, как только ему пришла эта идея: «Конечно, „Хайнц“ и „Кемпбелл“ совсем разные, – сказала я. – Банки „Хайнца“ приземистые, а кемпбелловские супы высокие и узкие, как английские почтовые ящики». Мне ужасно нравятся ваши ящики. Они обалденные. Но Джулиан сказал, что не в том суть. Он сказал, что существуют определенные сюжеты, принадлежащие какой-то определенной эпохе и культуре. Как, например, Благовещение. Боттичелли не был отвергнут из-за того, что Пьеро делла Франческа уже написал этот сюжет. Он не был подражателем. Ну а нативисты? [художники, писавшие «Рождество Христово»] Джулиан говорит, мы вроде как принадлежим веку консервированных супов – только он так это не называет. Он говорит, что это искусство Техноструктуры. Видите ли, в каком-то смысле, чем больше людей рисуют супы, тем лучше. Это и создает культуру. Одна картина, изображающая рождение Христа, не делает погоды. Ее бы никто и не заметил.
Все представления и разговоры Тули о культуре, об опыте, накопленном человечеством, были выше моего понимания. Она была ближе к моей тетушке, чем ко мне. Она никогда не осудила бы мистера Висконти, в этом не было сомнения, – она приняла бы его, как приняла замыслы Джулиана, путешествие в Стамбул, мое общество, ребенка.
– Где живет ваша мать?
– В данный момент, наверное, в Бонне. Она вышла замуж за журналиста из «Тайм Лайф», он ведет разделы «Западная Германия» и «Восточная Европа», и они все время ездят, как отец. Хотите сигарету?
– Нет, спасибо, это не для меня. Да и на вашем месте я бы подождал до границы.
На часах было почти половина десятого вечера, когда мы прибыли в Сезану. Угрюмый полицейский чин, проверяющий паспорта, взирал на нас, будто мы империалистические шпионы. Старухи, нагруженные бесконечными пакетами, прошли прямо по рельсам, направляясь в третий класс. Они возникали непонятно откуда, как стая перелетных птиц, выпархивая даже из-за товарных платформ, стоявших в отцепленном виде на рельсах – казалось, их уже никогда не соединят друг с другом. Больше никто не сел в поезд, никто не сошел. Не было никаких огней, не светился зал ожидания, было холодно, но отопление не включили. На дороге, за окном, – если там вообще была дорога – не слышно было машин, ни одна привокзальная гостиница не приглашала пассажиров.
46 
