90 
Эванджелина посмотрела на Гейнсборо, потом — на Джереми и на Остина.
— Боюсь, я вам не верю. Позвольте Остину покинуть дом, а потом я отдам вам эти бумаги.
Мысленно улыбнувшись, Остин пробормотал:
— Я рад, что завтра мы поженимся. Потому что первое, что я сделаю как муж — изобью тебя до синяков за все это.
— Тогда я рада, что мы еще не женаты, — заметила Эванджелина.
Гейнсборо судорожно сглотнул.
— Он будет прав, если накажет вас, девочка. Делайте, как он вам говорит.
Остин же ужасно разозлился. Ведь Гейнсборо знал его пятнадцать лет, и все-таки он принял его слова за правду. Коммодор поверил, что он, Остин, может обидеть такую хрупкую и беззащитную женщину, как Эванджелина.
Ну, может, не такую уж беззащитную…
Ведь она, отважная и неукротимая, видела пиратов и мятежников, охранников испанской тюрьмы и английский фрегат, видела море и шторм, а сейчас готова была пойти на смерть, потому что думала, что так спасет его.
И он любил ее за это.
— Эванджелина, оставь эти бумаги и отправляйся домой.
Она прищурилась:
— Сам иди домой.
Лицо Гейнсборо посерело.
— Ради Бога, Джереми. Возьми бумаги.
Для такого крупного человека Джереми двигался очень быстро. Остин стал перед ним. Слуга замахнулся, но Остин перехватил его руку.
А Эванджелина бросила бумаги в камин, и пламя поглотило их.
Раздался отчаянный вопль Гейнсборо. Спотыкаясь, он пошел к камину, упал на коврик перед ним и попытался схватить бумаги, которые корчились в огне.
Остин оттолкнул Джереми, схватил кочергу и пошевелил бумаги в камине. Но Гейнсборо схватил их и попытался погасить огонь руками. Однако у него ничего не получилось — клочки почерневшей бумаги медленно опустились на ковер.
Гейнсборо завопил:
— Они пустые! Эти тоже пустые! Господи, помоги мне!
Остин же с облегчением подумал: «Наверное, мне придется устроить у себя дома тюрьму, как на корабле, и каждую ночь запирать Эванджелину там, чтобы удержать ее от таких безумных эскапад».
Джереми заревел и ринулся на него. Остин, замахнувшись кочергой, ударил его по плечу. Джереми взвыл и, отбив кочергу, снова накинулся на него.
Зазвенело разбитое стекло, затрещало дерево, и в комнату ввалились двое мужчин. Остин, который боролся за свою жизнь, не оглянулся, но он и так знал, что это Сьюард и лорд Рудольф Уиттингтон. Что ж, этих он тоже посадит в свою тюрьму. А они тотчас же набросились на Джереми, нанося слуге мощные удары, каждый — со своей стороны.
Джереми пискнул, как мышь, попавшая в лапы кошки, и упал на колени. Уиттингтон схватил его за волосы и тут же нанес ему удар в челюсть — как и полагалось в английском боксе. Джереми рухнул лицом на ковер и затих.
Сьюард засмеялся, а Уиттингтон, взглянув на свою руку, проворчал:
— Проклятие, у этой скотины железная челюсть.
— Остин!.. — раздался голос Эванджелины.
Она сидела на полу, держа голову Гейнсборо на коленях. Старик прижимал руку к груди, и дыхание, слабое и частое, вырывалось сквозь его посеревшие губы.
Остин опустился на колени рядом с ним.
— Сэр, что с вами?
— Мой мальчик… — едва слышно произнес коммодор дрожащими губами, и по подбородку его стекала слюна.
Остин взял его за руку — холодную как лед.
— Сэр, лежите тихо. Сьюард, пошлите за доктором.
Молодой человек кивнул и выбежал из комнаты.
А Гейнсборо, коснувшись плеча Остина, прошептал:
— Слишком поздно.
— Доктор скоро будет. Он вас спасет.
Серые губы искривились в усмешке.
— ТЫ всегда был чертовски упрям, а?..
Остин осторожно расстегнул жилет своего наставника. Положив ладонь на грудь старика, помассировал ее. Он видел, как это делал корабельный лекарь.
Гейнсборо стало немного легче дышать.
— Остин, сожги эти бумаги. Не порти жизнь хорошим людям. Они только хотят добра этой стране.
Остин ничего не ответил; он массировал грудь старика — ему хотелось поделиться с ним своей силой. Этот человек взял его, еще зеленого лейтенанта, на свой корабль и научил всему, что он, Остин, знал и умел. Он утешал его, когда умер его брат. И он сочувствовал ему, когда умерла его жена. А в эту ночь… Он угрожал ему, своему воспитаннику. И он умрет его врагом.
От этих мыслей у Остина заболело сердце. И ему захотелось домой, к друзьям, в обычную жизнь.
— Обещай мне… — прошептал Гейнсборо. — Не допусти, чтобы эти люди и их семьи подверглись унижению и суду. Они не смогут причинить зла, если не объединятся.
90 
