очень нудно 
42 
Однако в данном случае это оказалось неважным, пройдя всего несколько метров, Конни услышала его тяжелое дыхание за своей спиной. Он так запыхался, что она мысленно пообещала себе поговорить с миссис Уитсон по поводу пудингов.
— А я уже было решил, что ты раздумала, — сказал Адам отдышавшись, и Конни почувствовала приступ невольного раздражения.
— Зря, — отрезала она. — Со мной захотела поговорить миссис Торнвуд. Она, видимо, обсуждала с некоторыми из попечителей вопрос о моем отпуске по семейным обстоятельствам.
— Ах да, конечно, — кивнул он.
— Так ты знал, — изумилась она.
— Вопрос обсуждался на заседании во вторник, — сообщил Адам. — Я не мог возражать, это привлекло бы нездоровое внимание.
— Чего, разумеется, делать было никак нельзя, — с горечью в голосе сказала Конни и, заметив его обиженный взгляд, немедленно пожалела об этом. — Извини, но все эти разговоры о возвращении Говарда действуют мне на нервы. Нельзя же объяснять всем, почему он приехал и тут же уехал.
— Разумеется, — с облегчением согласился Адам. — Но ты можешь говорить, что он на время остановился у родителей. Это все поймут. Каждый, у кого есть хоть немного воображения, согласится с тем, что положение нелегкое. В конце концов, как ты говорила, мы с тобой знаем друг друга даже дольше, чем ты знала Говарда.
— Конечно. — Однако Конни виделось все не так оптимистично. Нельзя было забывать о том, что Говард, уезжая, ничего ей не объяснил, и, пока он не устроится на работу и не найдет себе пристанища, успокаиваться было нельзя. — А ты знаешь, что правительство Лхорги решило наградить его?
— Да, я видел что-то подобное в газетах, — пренебрежительным тоном заметил Адам и покачал головой. — Меня всегда поражало, до чего люди любят восхвалять себя. В конце концов, этот президент Банга несколько месяцев тому назад был просто-напросто бунтовщиком.
— Не думаю… что Говард пытается восхвалять себя, — помедлив, возразила Конни. Она могла не уважать его сама, но нельзя было позволять этого Адаму. — Он… скорее предпочитает вообще не говорить об этом. Выжать из него хоть что-то совсем не просто.
Адам фыркнул.
— Что ж, может быть, и так. Но я, собственно говоря, вовсе не обвинял твоего мужа, а имел в виду этого Бангу. Что бы там ни говорили, а он просто-напросто мелкий диктатор.
— Но он назначил демократические выборы, — вновь возразила Конни.
— Демократические выборы!.. — скептически воскликнул Адам. — И как же далеко зайдет, эта вновь обретенная демократия?
— Так далеко, как это будет нужно, — раздался позади них язвительный голос.
Конни, вскрикнув, обернулась. Позади них стоял Говард.
Трудно было сказать, кто из них был больше поражен, она или Адам. Ее муж был последним человеком, которого они ожидали и хотели сейчас увидеть. Но Конни подозревала, что была своеобразно предупреждена уже самим его уходом. Каково бы ни было отношение Говарда к ней, он не тот человек, который отдаст ее без борьбы. Даже если она была ему не нужна.
Со времени их последней встречи Говард несколько изменился. Волосы его еще больше отрасли, и проглядывающее в них серебро ранней седины контрастировало с темной от загара кожей. Бороду он сбрил, а черный костюм и длинное, черное же пальто выглядели гораздо приличнее, чем грубые брюки и свитер, в которых он приезжал с базы. В общем, надо было признать: Говард выглядел… хорошо, даже привлекательно, что отнюдь не способствовало ее душевному спокойствию.
— Вы, должно быть, Адам Прайс, — произнес он, протягивая руку для приветствия. — Преподобный Адам Прайс, кажется, ты так говорила, Конни? — Мужчины обменялись рукопожатием. — Хочу поблагодарить вас за заботу о моей жене во время моего отсутствия.
Конни хотелось провалиться сквозь землю, да и Адам, наверное, испытывал подобные же чувства, но, пока Говард вежлив, вряд ли можно что-либо поделать.
— Я… для меня это было одним удовольствием, — пробормотал Адам, и губы Говарда сжались.
— Не сомневаюсь, — ответил он с опасным безразличием в голосе. — Вы направляетесь в коттедж.
— Нет, — решительно отрезал Адам.
Интересно, подумала Конни, понимает ли он, насколько взволнованным выглядит. Ей всегда казалось, что высокий воротник священника идет к его несколько грубоватым чертам лица, но теперь воротник казался тесным и неудобным, лицо Адама сильно покраснело.
42 
