2 
Сделав маленький глоток, Линетта сказала:
– Мама была права. Она всегда говорила, что у шампанского необыкновенный вкус, непохожий на все другие вина.
– Вы говорите как знаток! – заметил с шутливой серьезностью маркиз.
Линетта смутилась.
– Я не хочу показаться самонадеянной, но просто дело в том, что мама знала толк в винах и научила меня разбираться в них, хотя… – она сделала паузу и грустно улыбнулась, – мы редко могли себе позволить что-нибудь кроме воды.
Какая нелепость, подумал маркиз, что такая девушка путешествует одна. Ей никогда не избавиться от домогательств мужчин, считающих одинокую женщину, и в особенности такую красивую, легкой добычей.
– Что побудило вас войти в мою каюту? – спросил он.
Линетта опустила глаза, и ее бледные щеки порозовели.
– Я видела, как вы поднимались на борт, милорд, – волнуясь, сказала девушка, – и я подумала, что… Вы выглядели так благородно… – Румянец у нее на лице сделался еще ярче. – Я почему-то почувствовала, что с вами я буду… в безопасности. – Она умолкла.
– В полной, – заверил ее маркиз. – Но все же я считаю большой неосторожностью с вашей стороны отправиться в Париж одной, без компаньонки.
– Я знаю, что так не полагается, – тихо ответила Линетта, – но у меня не было другого выхода.
* * *
Слушая слабый голос mademoiselle Антиньи, Линетта чувствовала, как у нее сжималось сердце.
– Я… я думала о тебе, Линетта. Тебе придется поехать в Париж к моей племяннице. Больше тебе деться некуда… некуда!
– Не говорите так, mademoiselle! Вы поправитесь… вы должны поправиться! – Но, произнося эти слова, девушка ни на что не надеялась.
Надежда на выздоровление mademoiselle оставила ее после первого же визита доктора к ней.
Как ни старался врач щадить чувства молодой девушки, Линетта поняла, что ее гувернантка, которую она знала и любила с самого раннего детства, умирает.
– Мне нужно тебе кое-что сказать, – проговорила mademoiselle Антиньи. Линетта видела, какого усилия ей это стоило.
– Я слушаю вас, – откликнулась девушка.
– Я давно хотела тебе кое-что сказать, – повторила mademoiselle, – но я все откладывала, думала, время еще есть, спешить некуда. Но теперь у меня его остается совсем мало.
Линетта нежно сжала лежавшую поверх одеяла руку старушки и низко наклонилась, чтобы избавить mademoiselle от необходимости повышать голос.
– Два года назад, после смерти твоей матери, – сказала mademoiselle, – деньги, на которые вы жили, перестали поступать.
– Перестали? – удивленно переспросила Линетта.
– Пришло письмо, в котором сообщалось, что деньги, которые твоя мать получала каждые три месяца с тех пор, как умер твой отец, больше высылаться не будут. Ты найдешь письмо в среднем ящике моего стола.
Эта недолгая речь утомила mademoiselle. Едва дыша, она лежала совершенно обессиленная. Помолчав немного, Линетта задала мучивший ее вопрос:
– Тогда на что же мы жили?
– На мои сбережения.
– О нет, mademoiselle! Как вы могли быть так добры, так великодушны, так щедры? Мне следовало найти работу. Я не должна была позволять вам тратить на меня свои деньги!
– Они предназначались тебе; при других обстоятельствах ты бы получила их после моей смерти, – ответила mademoiselle. – Но теперь, моя любимая, их больше нет… они кончились…
Она судорожно вздохнула и продолжила:
– Когда я умру, продай все и на деньги, вырученные за дом и обстановку, поезжай в Париж. Я не в силах написать моей племяннице, но ты напиши сама… Напиши письмо от моего имени, а я подпишу его.
– Вы думаете, она захочет помочь мне? – засомневалась Линетта.
– Мари-Эрнестина – добрая девушка. Она… она присмотрит за тобой и найдет тебе работу… у mademoiselle Антиньи перехватило дыхание, и Линетта проворно взяла со столика флакон с лекарством.
Заботливо поддерживая старушку, девушка подала ей таблетку и поднесла к губам стакан с водой.
Проглотив лекарство, mademoiselle Антиньи устало откинулась на подушки, закрыла глаза и несколько минут лежала без движения.
Отдохнув, mademoiselle Антиньи снова заговорила:
– Как я уже говорила, Мари-Эрнестина – добрая девушка. Я помогала ей, пока ее мать… не забрала к себе в Париж. Бедняжка Мари-Эрнестина! – Старушка вздохнула. – В отчаянии она спряталась на чердаке. Ей так не хотелось уезжать! Она писала мне потом о пансионе при монастыре, куда ее определил друг ее матери. И с тех пор она продолжала писать мне… каждое Рождество.
2 
