– Жена у него – настоящая леди! – рассказывал Гибсон. – Редкой красоты женщина, хоть и несколько худощава…
– И теперь этот Батлер хочет построить ей на равнинах настоящий дворец, – продолжал Оттфрид. – Уже нанимает рабочих, заказал материал… Огромная будет стройка. Надеюсь, это не напугает наших дикарей.
– Нгаи таху будут счастливы, – сказала Кэт. – По крайней мере, если для них на строительстве тоже найдется работа.
Гибсон пожал плечами:
– А отчего бы ей не найтись, капитан и на маори говорит неплохо. В общем, не боится он этих татуированных ребят. И мы уже имеем втрое больше того, что вложили!
И действительно, каждый из мужчин получил по двести семьдесят фунтов прибыли – три сотни за вычетом стоимости товаров. Точно такую сумму отец Оттфрида заплатил в свое время за свой участок в Санкт-Паулидорфе; она была впятеро больше той, которую выплатили Те Кахунгуну.
– Следующие продажи принесут чистую прибыль, – радовался Оттфрид.
Однако дальше дело не шло. Вербовать колонистов в Пурау было невозможно. В Порт-Виктории встречались только ловцы удачи да моряки.
– Я мог бы попытать счастья в Веллингтоне, – предложил наконец Гибсон.
Оттфрид же больше рассчитывал на Нельсон. Он слышал, что туда прибыла еще одна партия немецких колонистов. Если они будут так же разочарованы, как переселенцы с «Санкт-Паули», если их так же обманут с землей, то, возможно, они смогут забрать у Новозеландской компании часть вложенных средств и переселиться на равнины.
В конце концов мужчины решили вместе ехать на север. Оттфрид разведает обстановку в Нельсоне, а Гибсон сядет там на судно и отправится на Северный остров. Ида и Кэт, облегченно вздохнув, проводили их.
– Думаешь, у них получится? – с тревогой поинтересовалась Ида.
Кэт пожала плечами:
– Если нет, то вы возьмете один из участков себе и устроите там ферму. Деньги для старта у вас уже есть. Да, я понимаю, это не то, на что рассчитывал Оттфрид. Но в любом случае это выход.
Ида сжала губы. Сейчас уже ей совсем не хотелось иметь ферму в глухом уголке равнины Кентербери. Ее пробирала дрожь при мысли о том, что все придется начинать сначала, как в Санкт-Паулидорфе, только на этот раз в одиночестве, лишь с Оттфридом и детьми.
Женщина застонала, почувствовав, как зашевелился у нее в животе ребенок.
– Прекрати ты…
Однако она тут же осеклась. Нет, нельзя ругать малыша. Он ведь не виноват, что мать ненавидит его.
Однажды дождливым осенним днем – Оттфрид и Гибсон были еще на севере – у Иды начались схватки. Она только что соорудила примитивный ткацкий станок, чтобы прясть из своей красивой разноцветной шерсти полотно для одежды, как вдруг резкая боль пронзила все ее тело. Сначала Ида ужасно испугалась. В последнее время она чувствовала себя хорошо, но затем появилась эта боль, которая со временем должна была только усилиться. Она старалась не думать об этом раньше, но теперь перед глазами возник образ матери, умершей при родах. Ида вспомнила крохотного младенца, которого она так старалась сберечь, – только для того, чтобы он последовал за матерью всего через несколько месяцев. Она совсем не хотела рожать этого ребенка и предпочла бы, чтобы он остался там, где и был все это время.
Ида изо всех сил пыталась игнорировать боль. С трудом поднявшись, она вытерла лужу околоплодных вод, образовавшуюся у нее под ногами. С чем это было связано, она не знала – тогда о ее матери заботились другие женщины Рабен-Штейнфельда. Тринадцатилетняя Ида слышала только крики, время от времени ее посылали за водой и полотенцами, а затем пустили в комнату, чтобы она попрощалась с матерью. Воспоминание было кошмарным, и теперь оно обрушилось на Иду всей своей силой.
– Не хочу! – пробормотала она, когда в дом вошла Кэт и увидела ее бледное, залитое потом лицо.
Кэт сразу почуяла неладное, а потом заметила мокрое пятно на платье Иды. И тут ее подругу скрутила первая схватка.
– Ничего не поделаешь, – мягким тоном произнесла Кэт. – Ребенок собирается наружу, и лучше, если ты поможешь ему. Иначе дело затянется и будет еще больнее. Вставай, давай тебя переоденем, в ночной сорочке тебе будет удобнее. Или можешь совсем раздеться, так рожают женщины маори. – Впрочем, от этой мысли пришлось сразу отказаться, поскольку Ида вся залилась краской.
– Мне нужно лечь, – прошептала она. – Может быть, если я лягу, все пройдет.