99 
Когда они устроились на диване, Элизабет внимательно посмотрела на Алису, давая ей понять, что хочет получить прямой ответ на прямой вопрос.
— Ну, хорошо. Ты расскажешь мне о настоящей причине твоего приезда или хочешь, чтобы я сама ее из тебя вытянула.
На лице Алисы появилась виноватая улыбка. Она обхватила руками кружку с сидром.
— Я сказала Консуэле, что нам никогда с этим не разделаться.
— Так что же на сей раз? — поскольку Алиса не ответила сразу же, Элизабет снова поторопила ее: — Только не говори, что она считает, будто я снова слишком напряженно работаю и тебе, мол, следует заставить меня сбавить темпы.
— Мне бы хотелось, чтобы это было так просто. — Последовала продолжительная пауза. Алиса отхлебнула сидра и поставила кружку на столик на колесиках. — Не знаю, как и сказать это.
Но что бы ни беспокоило Алису, Элизабет совсем не хотела, чтобы от нее отделывались беспечными заверениями.
— Бабушка, с каких это пор ты стала ходить вокруг да около, вместо того чтобы сказать прямо?
— Ну, просто я не могу отделаться от ощущения, что вторгаюсь в нечто такое, что действительно совсем не мое дело.
— Да нет ничего такого, что…
— Я о Майкле.
У Элизабет от изумления перехватило дыхание.
— А что о Майкле? — осторожно спросила она.
— Консуэла, похоже, считает, что между вами, возможно, что-то было перед его отъездом.
— И что же заставляет ее так считать?
— Ну, причины не так важны. Она права?
— Да, но мне не хотелось бы об этом говорить. И кроме того, теперь-то какое это имеет значение?
Смущение, которое испытывала Алиса, отражалось на ее лице. Решив, что не стоит сейчас пытать Элизабет, она сказала:
— Хорошо, тогда почему бы тебе не рассказать мне, как там у тебя идет это дело с Фелицией и Эланой?
— Джим на днях сообщил, что он уже исчерпал все способы отсрочки и что, судя по всему, нам придется подчиниться назначенному в январе слушанию в суде. Он, кажется, совершенно уверен, что судья предоставит нам шесть месяцев, о которых мы просим.
— А у него хоть раз была возможность поговорить об этом с Фелицией?
— Я пыталась, но она мне никогда не перезванивала.
— Все-таки я не понимаю, почему она хочет проделать это.
— Ко мне эта принудительная продажа вообще не имеет никакого отношения. Это — просто продолжение ее сражения с Амадо. Разве можно найти лучший способ рассчитаться с ним за Софию?
— Она, должно быть, была вне себя, что ты не сдалась и не продала и свою половину тоже.
— Она, несомненно, полагала, что, как только все эти миллионы замаячат передо мной, я так и запрыгаю от возможности стать богатой бездельницей.
— Хоть я никогда и не спрашивала, но вообще-то мне интересно, почему ты этого не сделала. — Алиса поколебалась. — Не потому ли, что это — дом Майкла, и ты хочешь, чтобы у него всегда было место, куда можно…
— Если бы Майкл намеревался когда-либо вернуться сюда, то он приехал бы на похороны.
Элизабет взяла свою кружку с сидром и наблюдала, как на дне собираются пряности. Она так хотела рассказать Алисе о Майкле, но ее останавливал непреодолимый стыд.
— Поначалу я убедила себя, что цепляюсь за винодельню потому, что обещала это Амадо. Но потом, бабушка, я обнаружила, что мне нравится то, что я делаю. И вообще впервые в моей жизни мне по-настоящему нравится мое занятие. Это просто потрясающее ощущение, и я не намерена отказаться от винодельни без борьбы.
— Что ж, это я понимаю. Но можешь ли ты победить?
Это был законный вопрос, и Элизабет понимала, почему Алиса задала его. Если она не победит, то что же будет с ней дальше? Куда она денется? И, что более важно, — кем она вообще станет без этого винного завода?
— Я не думаю, что Фелиция вообще напала бы на меня, если бы знала, какую ставку я делаю на винный завод.
— Не стоит ее недооценивать, Элизабет. Может быть, на твоей стороне твоя решимость, но Фелиция — расчетливый и изворотливый человек.
— Это странно, но она подходит к делу честно. Амадо мастерски умел добиваться того, чего хотел. Чем больше я его узнавала, тем четче понимала, что он никогда ничего не делал случайно, повинуясь импульсу. Я часто интересовалась, почему он забрал эту коллекцию Фаберже и картины из демонстрационного зала на винодельне и снова перевез их домой, когда мы поженились. А почему он настаивал, чтобы винодельня в Модесто была записана на мое имя? Все это было лишено смысла, пока Фелиция не сделала этот ход. Выходит, Амадо предвидел, что может случиться, причем даже задолго до того, как узнал, что болен. Он старался понемногу внушить мне ощущение семейного наследия, а потом дал мне средства, чтобы откупиться от своих дочерей.
99 
