4 
Меня вернули к реальности чьи-то голоса.
— Я сама хочу видеть! — Я узнала этот голос. Он принадлежал Меллиоре Мартин, дочери приходского священника. Я презирала эту аккуратную девочку с ее всегда чистыми льняными платьями, длинными белыми чулочками и блестящими черными туфельками с пряжками. Мне очень хотелось иметь такие же туфельки, но, поскольку это было невозможно, я убедила себя, что они мне вовсе не нравятся. Ей было двенадцать лет — столько же, сколько и мне. Я видела ее то в окне дома священника — она сидела, склонившись над книгой, — то в саду у дома под липой, с гувернанткой, которая читала ей вслух или что-нибудь шила. «Бедная пленница!» — говорила я себе в сердцах, потому что в то время больше всего на свете мне хотелось уметь читать и писать. Мне казалось, что именно грамотность, а отнюдь не красивая одежда и хорошие манеры делает людей равными. Любой другой сказал бы, что у нее золотистые волосы, — но я называла их просто желтыми. Глаза у нее были большие, голубые, а кожа — белая, слегка просвечивающаяся. Про себя я называла ее Мелли, просто чтобы принизить ее достоинство. Меллиора! Это имя так красиво звучит! Но мое имя тоже было интересным. Керенза. Бабушка Би говорила мне, что в переводе с корнуоллского диалекта это имя означает мир и любовь. Я никогда не слышала, что имя Меллиора что-то обозначает.
— Ты испачкаешься, — услышала я другой голос: это сказал Джонни Сент-Ларнстон.
«Сейчас меня найдут, — подумала я, — и найдет кто-то из Сент-Ларнстонов». Но это был всего лишь Джонни, который, как поговаривали в деревне, будет походить на своего отца только в одном — в отношении к женщинам. Джонни было четырнадцать. Я иногда видела его вместе с отцом — с ружьем на плече, потому что всех Сент-Ларнстонов воспитывали охотниками и стрелками. Джонни был чуть выше меня — я была высокая для своего возраста, — светловолосый (правда, не такой светлый, как Меллиора) и поэтому не походил на Сент-Ларнстонов. Я была рада, что здесь оказались только Джонни и Меллиора.
— Ну и что? Джонни, а ты веришь в эту историю?
— Конечно!
— Бедная девушка! Быть замурованной… живьем!
— Эй! — послышался еще чей-то голос. — Ребята, отойдите от стены!
— Мы хотим посмотреть то место, где была замурована монахиня, — сказал Джонни.
— Чепуха. Нет никаких доказательств, что это была монахиня. Это всего лишь легенда.
Я забилась как можно глубже в нишу, раздумывая, следует ли мне выскочить наружу и убежать. Но я вспомнила, что выбираться из дыры будет непросто, а значит, они успеют меня поймать — особенно сейчас, когда к ним присоединился еще кто-то.
Меллиора заглянула в дыру. Ей понадобилось несколько секунд, чтобы глаза привыкли к темноте. Потом девочка вскрикнула. Я была уверена, что на какое-то мгновение она подумала, что я — призрак седьмой девственницы.
— Но… — начала Меллиора, — она…
Джонни просунул голову в отверстие. Повисла тишина, потом он пробормотал:
— Это всего лишь кто-то из деревенских детей.
— Осторожнее! Это может быть небезопасно! — Теперь я узнала голос. Он принадлежал Джастину Сент-Ларнстону, наследнику поместья. Он уже не мальчик, а молодой человек. Он приехал домой из университета на каникулы.
— Я же сказал, там кто-то есть, — ответил Джонни.
— Только не говорите, что та женщина все еще там! — послышался еще чей-то голос — я узнала и его. Это был Дик Кимбер, юноша из Довер-Хаус, который учился в Оксфорде вместе с молодым Джастином.
— Иди сюда и посмотри, — позвал Джонни.
Я плотно прижалась к стене, не зная, что было противнее — тот факт, что меня поймали, или то, как они на меня смотрели. «Кто-то из деревенских детей!» Да как он смеет?!
Появилось еще одно лицо — темное, увенчанное копной непослушных волос. Карие глаза смеялись.
— Это не дева, — заметил Дик Кимбер.
— А похожа, Ким? — спросил Джонни.
Теперь Джастин отпихнул их в сторону и заглянул внутрь. Он был очень высоким и худым.
— Кто это? — спросил он. Его голос звучал спокойно.
— Я — не «это», — заявила я. — Я — мисс Керенза Карли.
— Ты — девчонка из деревни, — сказал он. — Ты не имеешь права быть здесь. А теперь выбирайся оттуда.
Мне стало страшно. А вдруг он обвинит меня в незаконном проникновении в частные владения и потащит в дом, чтобы наказать за мой поступок? К тому же мне было стыдно показываться им на глаза в этом убогом платье из голландского полотна, из которого я давно выросла. Ноги у меня красивые, но босые и грязные. Стараясь быть такой же чистой, как благородные господа, я каждый вечер отмывала их в ручье, но обуть-то мне все равно было нечего…
4 
