очень нудно 
36 
— Откройте ее, — распорядился он.
Каюта оказалась крошечной и без внешнего иллюминатора, но по крайней мере у ребенка будет теперь своя койка.
Кельвин очень осторожно положил девочку на нее. Та, открыв глаза, начала плакать.
Мать бросилась к ней.
— Попросите ее ни в коем случае не трогать руку девочки, пока мы не приведем врача, — обратилась Серафина к мужу.
Говоря это, она сняла с другой койки подушку и удобно устроила на ней больную руку ребенка. Мать стала убаюкивать девочку.
— Мы постараемся как можно скорее привести врача, — сказал Кельвин Уорд стюарду. — А вы распорядитесь, чтобы мне выписали счет на оплату этой каюты.
— Слушаюсь, сэр.
Кельвин Уорд обратился на хинди к матери девочки.
В это время в каюте уже появились индус, очевидно, отец ребенка, и пожилая женщина, скорее всего бабушка.
Оставив их с малышкой, Серафина и Кельвин Уорд поспешно поднялись по лестнице на палубу первого класса.
— Я знаю, где каюта врача, — проговорил он.
Серафина вспомнила, какой из себя этот врач — эдакий весельчак с неизменно красным лицом. Познакомилась она с ним во время шторма в Бискайском заливе.
— Рад видеть вас на ногах, миссис Уорд, — сказал он тогда. — Желаю вам оставаться на них и впредь. У меня нет ни малейшего желания причислять вас к моим пациентам.
— Похоже, работы у вас достаточно, доктор, — заметил Кельвин Уорд.
— Гораздо больше, чем хотелось бы, — проворчал врач.
Серафина подумала тогда, что это лентяй, который к своим обязанностям относится с прохладцей. Всякий раз, когда ей случалось проходить мимо курительного салона, в котором находился бар, она видела, что он неизменно пребывал там.
Его громовой хохот нельзя было спутать ни с чьим другим.
Кельвин постучал в каюту врача. Не получив ответа, предпринял вторую попытку. Опять безрезультатно.
— Наверное, он в баре, — заметил он. — Придется мне пойти поискать его там.
Кельвин с Серафиной повернулись и пошли по коридору.
В этот момент они заметили, как с другого конца коридора к ним приближаются трое мужчин.
Когда они поравнялись с ними, Серафине все стало ясно. В центре троицы находился доктор, которого почти волоком тащили два стюарда, — тот, обхватив их за плечи, едва переставлял ноги.
Лицо его было багровым, глаза закрыты, свесившаяся на грудь голова моталась из стороны в сторону, изо рта вырывались нечленораздельные звуки.
Серафина с Кельвином поспешно посторонились, пропуская врача и сопровождающих.
— Похоже, доктор не в состоянии осмотреть ребенка, — сухо заметил он.
— Что же нам делать? — широко раскрыв глаза, спросила Серафина.
— Боюсь, придется ждать до утра, — ответил он.
— До утра? — ужаснулась Серафина. — Но это невозможно! Сейчас девочка заснула, но когда проснется, у нее начнутся адские боли. Я как-то ломала руку и знаю, что это такое!
— Я спрошу администратора, кто еще на пароходе в состоянии заняться рукой малышки. Однако, если человек этот окажется недостаточно компетентным, рука ребенка на всю жизнь может остаться негнущейся.
Серафина застыла на месте, тревога в ее глазах стала еще заметнее.
— Нужно что-то делать! — решительно проговорила она. — Ребенок не должен так страдать. Кроме того, к утру рука опухнет.
В это время они уже дошли до середины палубы первого класса.
Справа находился салон.
Внезапно, не сказав мужу ни слова, Серафина вошла туда.
Тихонько играл оркестр, на стульях, обитых красным бархатом, сидело много пассажиров.
К изумлению Кельвина, Серафина поднялась на небольшую эстраду, на которой играл оркестр, и подняла руку.
— Не могли бы вы на минуту прекратить играть? — попросила она.
Музыка смолкла, и пассажиры, оглушенные внезапно воцарившейся тишиной, тоже замолчали.
Все головы повернулись в сторону Серафины.
Набрав побольше воздуха, она громко и отчетливо проговорила:
— У нас на пароходе с одной маленькой девочкой произошел несчастный случай. У нее, по всей видимости, сломана рука, а корабельный врач в данный момент и сам плохо себя чувствует. Быть может, среди собравшихся найдется человек, способный оказать ей квалифицированную помощь?
На секунду воцарилась гробовая тишина, потом в самом дальнем углу салона со стула поднялся пожилой господин во фраке.
— Я врач, — проговорил он. — Правда, уже на пенсии, однако вполне в состоянии выполнить свои обязанности.
36 
