126 
Саламандра разве что пальцем у виска не покрутила. Зато это сделала Катинка.
— Совсем сбрендила? Не, ну я сразу поняла, крыша у тебя капитально поехала, но чтобы так! Ты может еще с лошадью поговоришь?
— Говорила! — обиделась я. — Очень, знаешь ли, мудрые животные. Ты бы моего Калгна увидела, сразу шутить раздумала. Правда, это не совсем кони были, а единороги. Саламандра не простая ящерка. Руны она знает похлеще любого архимага. Да и обстановочку уже пронюхала. — Уголек блаженно задергала задней ножкой, пока я гладила ее под шейкой. — Что же мне делать? Он ведь обидится.
— Ты чего, дура? Куда ты собралась? На свидание ей видите ли надо! Ну и иди, — вовсю разоралась Катинка. Хм, попутчиков женщин у меня еще не было. — Сама разберусь.
— Куда мне идти? Никуда я не пойду. А вот как крепко буду спать, это вопрос. Да и что у нас за свидание получится, я ведь вечно буду дергаться, бояться. А у него хватит мозгов подумать, что это из-за него. Это ведь Заквиэль с Данте всегда все знают, а этот? — Саламандра демонстративно отвернулась, давая понять, что на эту тему говорить не будет. — Он ведь меня убьет за такие проделки, — тяжко вздохнула я, раскручивая браслет на запястье. — Ну, не убьет, ты права, Уголек, ни во сне, ни в жизни руку на меня не поднимет. Только знаешь, от слов то побольнее бывает. А он, мерзавец, умеет их выбирать. Письмо-то как написано, вроде и ничего нет, а каждое слово словно кричит. Да и за эти два месяца ничего хорошего мне не светит. И ведь ждал, подлец, — я хлопнула себя по коленям. — Ждал! — Видя такое проявление чувств, начавшая уже дремать саламандра приподняла голову. — Ну зачем он со мной связался? Все демоны Тантраса! Вот и посмотрим на сколько его демонова терпения хватит.
Вздохнув, Уголек вывела огнем на земле руну. Я подавилась и, схватив ближайшее полено, запустила в нее. Поймав его на лету, саламандра пережгла полено пополам и довольно затанцевала вокруг меня.
— Ух, зловредное существо! Значит я — дура? Это твои демоны идиоты, каких еще поискать. Нет, никуда я сегодня не пойду. Лучше высплюсь.
Только в ночи наших свиданий я высыпаюсь просто отлично. Правда, тоска, боль и нежность еще долго мучительно колются острыми шипами.
— Ты выглядишь и говоришь, как влюбленная дура, — презрительно хмыкнула воровка.
— А я и есть влюбленная дура.
— О н уже второе крыло разносит.
— Угу, это кроме тех башен. Может хватит? — крикнул демон громко.
Но зачинщик всего этого безобразия с разбиранием прекрасного замка лишь зло фыркнул. И продолжил свое дело.
Подошел третий и, облокотившись плечом о дверной косяк, спокойно посмотрел на этот разгром:
— Пусть пар выпустит. Не мешайте. Сам же потом восстанавливать будет.
— Я только не пойму, что на него нашло. Всю неделю таким счастливым ходил.
— Он этого дня с месяц ждал, повод как ни как.
— Все-таки она стала очень жестокой. Ну как так можно?! Ведь он и без того единственную лазейку нашел, а она и ту щитом прикрыла.
— Даже когда она погибла, он так не бесился.
— Тогда ему и самому жить не хотелось, не то чтобы громить Серенити.
— А сейчас, — усмехнулся демон, — надо бороться с желанием забрать ее и принести сюда, перекинув через плечо.
— Притом предварительно отшлепав за такие проделки, — захихикал его дружок.
— Как бы она потом сама кого не отшлепала.
— Вот поэтому и бесится — знает, что нельзя. Во, кажется успокаивается.
— Подождем еще минутку и подойдем.
Всевластный демон, не способный совладать с собственной невестой, сел на осколок стены и низко повесил голову так, что длинные пряди касались пыльного пола.
«А ведь завтра еще дворец восстанавливать, — подумал он. — Ну, или хотя бы башню, ведь без нее не к чему будет колдовство привязывать».
З а короткую ночь, встали мы с рассветом, я просыпалась раз двадцать. То мне шорохи спать не давали, то крики животных, то ворочавшаяся Катинка, то угрозы собственной совести. Чтоб она спала долго и крепко!
Уступив Катинке собственную лошадь, я привычно устроилась на спине Нагоса.
— Тебе не страшно?
— Нет. Преданней Нагоса нет на свете. Не обижайся, Уголек, но твое предательство я никогда уже не забуду, — покосилась я на насупившуюся саламандру. — Так меня подставить! Знаешь, что самое ужасное, ведь если понадобится, снова предашь.
126 
