59 
В конце мне стало так плохо, что это буйство красок я начала различать даже без духа. Меня слегка качнуло. Силы решительно куда-то направились, наверное, им не понравился мой наряд. Как впрочем и мне самой.
Меня берут за руку и осторожно сжимают ее. Слабость начинает проходить, сила вливается тонкой струйкой через пальцы.
Я перевела взгляд на наши руки. Как тогда, во сне. Мои белые пальцы, покрытые росписью, золотившейся сейчас, и рука моего жениха, сухая, темная, ладно, черная как ночь. «Смена ипостасей», — поняла я. На пальце белое кольцо.
Хм, когда мы успели обменяться кольцами?
На моем безымянном пальце сверкает уже другое. Тонкий ободок и овальная пластина черного, блестящего камня. Странный выбор. Лучше бы я оставила то белое, и свободу.
Когда церемония закончилась, я едва стояла на ногах. Уж не знаю, сколько она продолжалась, но едва рука, поддерживающая меня, разомкнула свою хватку, я начала оседать. Меня тут же подхватили на руки и куда-то понесли.
Я бесцеремонно пристроила голову на чужой груди, назвался женихом, так мучайся, и упрямо мешала вписываться в косяки узких дверей потайного коридора. За что меня все же приложили щиколоткой об угол. Застонав, я возмутилась легким бурчанием под нос и, слегка смазанным моей слабостью, ударом в грудь столь неаккуратному типу.
На что тип стоически промолчал, хотя я почему-то уверена, прятал под капюшоном ухмылку.
Лезть под покров этой завесы мне не очень и хотелось, все же сон был весьма поучительным.
Где-то на сто пятом повороте я потеряла сознанье.
Нет, все-таки пить мне вредно!
Выходить замуж — тем более!
К ажется, я вновь осталась без ужина.
И проснулась уже в полной темноте ночи.
Жутко хотелось пить, есть и провериться у психиатра.
Наверное, я произнесла это в слух, потому как в руки мне тут же ткнулся стакан с водой. Обрадовавшись ему как родному, я выхлестала сразу все.
Затем, все так же со стаканом в руке, заботливо прижимая его к груди, опустила голову на подушку и прикрыла глаза.
Только где там спать, мозг как иголкой укололо. А стакан-то откуда?
Я резко села.
Тоже зря. Так как с размаху врезалась в кого-то лбом. Звук вышел — заслушаешься, пустой в обоих случаях. Вокруг заплясали звездочки. Это заклинание я в детстве наложила, чтобы сестричек посмешить, и до сих пор снять не могу.
— Да уйдете вы, — попыталась разогнать я их одной рукой, а другую прижала к пульсирующему лбу. — И без вас плохо.
— Дай, посмотрю, — услышала я тихий голос, не похожий ни на чей. Красивый, очень красивый.
Хм, и знакомый. «Это он звал меня там, на арене», — узнала я.
Пришлось убрать руки с лица. Хотя чего боялась, в темноте и так ничего не видно, кроме очертаний, равно подходящих ко всем асурам.
Он разогнал рукой продолжающие мельтешить перед глазами звездочки и нагнулся ко мне.
— Да, неплохо приложилась.
Ощупав пальцами лоб, я обнаружила там здоровенную такую шишку. И даже свела взгляд к верху, пытаясь увидеть, что же там происходит, вдруг действительно торчит, как рог? Мне чего теперь, асурой рогатой ходить?
— Не переживай. Сейчас все исправим.
И действительно исправил. Просто взял и поцеловал в пульсирующую точку на лбу. Боль как рукой сняло. Я специально проверять полезла, лоб чистый, без намека на шишку. Звездочки даже растерялись в поисках места повреждения, наверное, тоже к психиатру записаться решили. Радостно показав одной из них — самой въедливой — язык, я окончательно разогнала небесные светила.
— Здорово! — прокомментировала я.
— К психиатру больше не хочешь?
Я помотала головой.
— А есть? Я тут с кухни бутерброд увел, решил, что ты проголодаешься.
— Хочу!
Я жевала здоровенный бутерброд, запивала все это горячем чаем (интересно, откуда кипяток-то) и, кажется, была на седьмом небе от счастья. Какое-то время я рассматривала движущийся рисунок на своих руках, который слабо светился в темноте, а затем спросила:
— Что это?
— Знак того, что ты стала невестой асура.
— Он навсегда?
— Нет. До свадьбы.
— Мне что, теперь так и ходить с расписанными руками?
— Нет, роспись будет пропадать. А появляться только когда рядом окажется другой асур или чтобы предупредить об опасности. Это в своем роде защита. Прости, я не хотел доставлять тебе столько неприятностей, — почти без перехода сказал он.
59 
