— Это обеспокоит меня! — крикнула в телефонную трубку будущая свекровь. — Ты ведь этого не захочешь? — В голосе ее послышалось предостережение.
— Конечно, нет. Я посажу ее в противоположном от вас конце шатра, — заверила ее Скарлетт.
Луиза, повесив трубку, долго еще не могла прийти в себя.
— Может быть, я уже уеду, — тихо сказала отцу Саванна. — Суд к тому времени должен уже состояться.
— Тебе будет приятно пойти на свадьбу. Там соберется половина Чарлстона. Среди восьми сотен гостей будет трудно найти кого-то, даже если захочешь. И Луиза к тому времени успокоится.
Том уговаривал Саванну, пытаясь не показать, как сильно расстроен. Луиза походила на собаку, которая ни за что не желает расставаться со своей костью. Она хотела изгнать Саванну из их жизни. Для семнадцатилетней девочки это было трудное положение, но еще труднее приходилось ему, вынужденному разрываться между женой и дочерью. Саванна обижалась, у него подобное злопыхательство уносило все силы. Дейзи старалась по возможности не попадаться матери под горячую руку.
В тот вечер, разговаривая с матерью, Саванна упомянула о приглашении, и Алекса удивила дочь, сказав, что тоже получила приглашение на свадьбу.
— Ты приедешь, мама? — спросила Саванна, которая не могла себе этого представить, если там будет Луиза.
— Нет, миленькая, не приеду. Но с их стороны очень мило пригласить меня. Ты можешь пойти, если хочешь. Вряд ли мне следует это делать. У Луизы случился бы сердечный приступ, или она могла бы отравить мой суп, — сказала Алекса, и Саванна рассмеялась.
— Там будет восемь сотен гостей. По слова папы, она нас может не увидеть.
— Не хочу создавать ей неудобства, Саванна.
— Знаю, мама. Но мне хотелось бы пойти только с тобой.
— Ну посмотрим. После суда поговорим. Сейчас у меня голова не воспринимает разговоры о свадьбах, — сказала Алекса.
В тот день у нее была еще одна пресс-конференция. Общественный защитник тоже провела свою. Она настаивала на том, что всему виной неправильная трактовка событий, что невиновного человека просто подставили и что все выяснится в ходе судебного процесса. Она заявила о своей абсолютной уверенности в том, что с Люка Квентина будут сняты обвинения и он будет отпущен на свободу.
Когда Саванна чуть позднее еще раз увидела эту женщину на экране, ее вид и слова показались ей еще более безумными. Дейзи, смотревшая телевизор вместе с Саванной, совсем запуталась.
— Так сделал он это или не делал? — спросила сестру Дейзи.
— Это решат присяжные заседатели. Но он это сделал, поверь. Ему предъявят обвинение и посадят в тюрьму.
— Так почему же другая леди говорит, что он этого не делал?
— Это ее работа. Она должна его защищать. А работа моей мамы — доказать, что он это сделал, — объяснила Саванна.
Дейзи кивнула. Она ежедневно получала от Саванны уроки юриспруденции. Судья запретил съемки в зале судебных заседаний, но как только начнется суд, в коридорах и на ступеньках лестницы, ведущей в здание суда, закипят страсти.
В день начала суда Саванна посмотрела новости перед уходом в школу. Потом смотрела их снова в кафетерии во время обеденного перерыва. Рядом толпились учащиеся, знавшие, что ее мама выступает обвинителем на этом судебном процессе. В окружении толпы репортеров Алекса поднималась по ступенькам в здание суда, но даже не остановилась. Последующие несколько дней суду предстояло заниматься выбором присяжных заседателей.
Судья Артур Либерман, человек лет пятидесяти с небольшим, казался суровым. Его зоркие глаза замечали каждую мелочь в зале заседаний. Бывший морской пехотинец, подтянутый, с коротко подстриженными седыми волосами, он не выносил никакой расхлябанности в работе.
Он терпеть не мог прессу, но и адвокатов не любил, ни со стороны защиты, ни со стороны обвинения, считая, что они зря тратят его время бесполезными ходатайствами и пустыми возражениями. Перед слушанием дела он пригласил Алексу и Джуди Даннинг к себе в кабинет и прочел им отрезвляющую лекцию, строго предупредив, чего он от них ожидает.
— Я не допущу в моем зале заседаний никакого вздора, никаких глупых выдумок, никакого заигрывания с Большим жюри и неуместных действий. В моем зале заседаний еще никогда не допускалось нарушений процессуальных норм, и я не намерен допускать этого и впредь. Это ясно?
Обе женщины кивнули и сказали, словно послушные дети: