Глава 13

Письмо от леди Терезы пришло сразу же после публикации о помолвке в «Газетт». Тетушка не заплатила за его отправку, и Серене пришлось самой уплатить почтовый сбор за то, чтобы прочитать две страницы сплошных стенаний и обвинений. Даже родная сестра Ротерхэма не так остро переживала его новую помолвку, а леди Тереза восприняла ее как личное оскорбление и во всем обвиняла племянницу.

Что касается леди Лейлхэм, то слова были бессильны описать бесстыдную вульгарность ее поведения. С того самого момента, как «Создание» привезла свою дочь в город, она не упускала возможности навязать ее Ротерхэму — но кто мог предположить, что человек его возраста способен увлечься смазливой внешностью и наивностью? Леди Тереза пророчила катастрофу всем, кто был вовлечен в эту затею, и надеялась, что, когда Серена будет умирать старой девой, она припомнит ее слова и пожалеет о своем поведении! А пока же она «оставалась искренне ее любящей тетушкой».

Двумя днями позже миссис Флур получила почту из Лондона. Она встретила Серену в галерее, расплывшись в улыбке, и протянула ей письмо Эмили, умоляя прочитать его. «Добрая душа, никогда я не получала от малышки таких писем! — объявила она — Девочка так счастлива, что не помнит себя от радости! Впрочем, вы сами все узнаете».

Серена с неохотой взяла конверт, но старая леди так настойчиво просила ее прочитать письмо, что она не стала противиться.

Послание не отличалось красотой стиля или силой чувств. Но оно не подражало никаким эпистолярным руководствам — в каждом бессвязном, но восторженном предложении звучал голосок Эмили. Серене оно показалось словоизлиянием ребенка и воспринималось скорее как описание обещанного праздника, нежели помолвки. Хотя имя Ротерхэма повторялось в нем неоднократно, каждый раз оно упоминалось в связи с его титулом, богатством, прекрасными особняками, которыми тот владел, великолепными лошадьми, на которых он ездил, и той завистью, которую вызывало, других дам это событие. Маркиз катался с Эмили в своем экипаже в Гайд-парке, и все глазели на них, потому что, говорят, его никогда прежде не видели там с женщиной. А когда он взял их с мамой в оперу, это было похоже на выезд в свет с принцем, потому что у него имеется собственная ложа в лучшем месте, и все его знают, и они тут же сели в карету, потому что, как только швейцары увидели его покидающим ложу, они тут же кинулись подозвать кучера, и им даже не пришлось ждать в вестибюле или объявлять свое имя. А Ротерхэм-Хаус! Если бы бабушка увидела этот дом, то она бы просто обомлела! Пусть она представит, как ее малышка Эмили будет хозяйкой такого особняка и станет давать в нем всякие званые вечера и сама будет стоять на верхней ступени лестницы с диадемой в прическе. В этом дворце сотни слуг, и некоторые из них выглядят так представительно, что их вполне можно принять за солидных гостей, а все лакеи — в черных атласных штанах до колен. А потом в Лондоне есть Делфорд-парк, где она еще не была, но знает, что он куда больше, чем Милверли-Парк, и она даже не может себе представить, как будет гулять там…

Серена читала дальше и видела перед собой простодушную девочку, ослепленную богатством, потрясенную тем, что она внезапно стала героиней какого-то фантастического сновидения, опьяненную собственным сокрушительным успехом. Но ни одно слово не указывало на то, что у девочки появилась привязанность к маркизу.

Серена не могла дочитать до конца все листки, настолько ясно говорили они о том, что любовь здесь отсутствовала напрочь, по крайней мере у одного из участников этой сделки. Как могла миссис Флур увидеть в письме что-то еще, помимо обычного возбуждения ребенка, польщенного вниманием к себе? И что Серена могла сказать об этом обескураживающем послании?

— Ну как? — поинтересовалась старая леди. — Что вы думаете об этом, милочка?

Девушка вернула ей сложенные листки:

— Она слегка увлечена происходящим, что совсем неудивительно. Возможно…

— Это точно! — захихикала миссис Флур. — Еще бы, она так счастлива, так довольна! Маркиз просто ослепил ее, а? Малышка только и твердит о Ротерхэме, будто помимо него в Лондоне нет ни единой души. Видимо, так оно ей и кажется! Не припомню, когда сама я была в таком же восторге, а какая это для меня радость, вы и не поверите! — Она полезла в ридикюль за носовым платком и вытерла глаза. — Почитайте, как она пишет о том, чтобы я навестила ее в этом прекрасном доме. Ах ты, золотое сердечко! Я ведь не поеду, но все равно приятно знать, что она хочет, чтобы я забыла обо всех обидах.

  69