ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

— О чем задумалась?

Мишель повернулась на бархатный голос, и сердце у нее подпрыгнуло, когда Никос обхватил ее сзади руками и прижал к себе.

— Все получилось как надо, — заговорила она, стараясь, чтобы голос звучал ровно. — Бейтсон-Берроузы уехали, а…

— Саска передумала и решила, что я ей не подхожу, — продолжил Никос, упираясь подбородком в ее затылок.

Ну, и что мы имеем?

«Дура, — сказала себе Мишель. — Что имеем, что имеем… А что ты такое имеешь? Ты вернешься к себе домой, а Никос будет здесь… пока не надумает вернуться в Афины, или во Францию поедет, или еще в какую-нибудь европейскую страну, где у него есть офисы. Наверняка пообещает звонить, может, даже позвонит разок-другой. Подцепит симпатичную женщину, благо ему это не трудно, и будет себе жить-поживать. А ты будешь сидеть у разбитого корыта».

При мысли о том, что он будет с какой-то другой женщиной, Мишель стало нехорошо.

— Я должна поблагодарить тебя за все, что ты для меня сделал, спас от Джереми, — спокойным тоном сказала она.

Ночное небо, усыпанное звездами, походило на черный бархат в светящуюся крапинку, вдали сиял гирляндами огней какой-то корабль.

— Ты меня уже отблагодарила.

Ей почудилось или он действительно сказал это с насмешкой? О, Господи, ну конечно же, она его отблагодарила, предаваясь ему телом и душой всякий раз, когда они занимались любовью.

Она была почти готова поклясться, что это означало для него большее, чем просто повторяющиеся раз за разом взрывы страсти, охватывавшей их обоих.

Конечно, женщины умеют имитировать страсть. Но мужчина, разве сотрясающие мужчину последние судороги могут быть притворством?

Никос — человек уравновешенный… но ведь и он не раз терял контроль над собой в ее объятиях, так же как и она сама беспомощно билась в его руках, увлекаемая вместе с ним неудержимым потоком.

— Утром я упакую свои вещи и перееду к себе.

Неужели это она говорит? Низкий, с хрипотцой… разве у нее такой голос?

— Нет.

Сердце Мишель подпрыгнуло и часто-часто забилось.

— Что означает это «нет»?

Он положил руки ей на плечи.

— Ты хочешь отсюда уйти?

Господи, да как он может об этом спрашивать?

— Мишель!

— Я… как… — О, черт, что это она, двух слов не может связать. — А что ты предлагаешь? — выговорила она наконец.

— Я лечу в Нью-Йорк и хочу, чтобы ты летела со мной.

Ага… «хочу, чтобы ты летела», а не «надо, чтобы ты полетела», мелькнуло в голове у Мишель.

Осознает ли она, что вся перед ним как на ладони? В глубине ясных глаз он видит свое отражение, на виске бьется голубая жилка, его рука, лежащая у нее на плече, ощущает частый пульс у основания шеи.

«Соглашайся, — приказным тоном сказал внутренний голос. — Наслаждайся тем, что есть сейчас, и не думай о том, что будет через месяц, через год. Просто вспрыгни на карусель и наслаждайся движением, пока она крутится».

Да, а что потом, когда музыка умолкнет и карусель остановится? Будет ли разлука не такой горькой, как сейчас? Будет такой же, даже еще хуже, много хуже. Но говорят же, что пути Господни неисповедимы. Если она сейчас уйдет, то никогда уже не узнает, что ей готовило будущее.

Значит, никаких колебаний. Ответ может быть только один.

— Хорошо, — сказала Мишель.

Никос склонился к ней и поцеловал в губы, так нежно, что ей захотелось заплакать.

— Есть еще одно дело. — Он легонько надавил большим пальцем на ее нижнюю губу. — Ты выйдешь за меня замуж, agapemou ^[11] !

Глаза Мишель округлились, она оцепенело застыла, чувствуя гулкие удары своего сердца, не в силах вдохнуть.

— Да.

Он улыбнулся, и от этой улыбки у нее обмякли ноги.

— И никаких оговорок?

Мишель покачала головой, не в состоянии говорить.

— Если пастор поженит нас в доме твоих родителей, скажем, через две недели, считая от этой субботы? Как ты думаешь?

  47