Глава двенадцатая

Благорасположение мое пережило час ужина и протянуло до сумерек, а затем диковинная буря чувств минувшего утра — горе, растерянность, досада и эйфория — улеглись меланхолией, и я бродила по землям поместья, встревоженная всем, что узнала или же не смогла узнать с той минуты, когда проснулась поутру. Шестая гувернантка за год! Просто поразительно. Первые четыре мертвы, пятая бежала по перрону Торпа, так спеша ускользнуть, что чуть не сбила меня с ног. Что случилось с ними? Что привело их к столь ужасному концу?

Вновь вернувшись к дому, я взглянула на окно своей спальни на третьем этаже, и отчетливая тревога овладела мною; я обхватила себя руками и потерла плечи, надеясь чуть-чуть согреться. Любопытно, почивали ли мои предшественницы в той же спальне — все-таки, в доме имеется еще по меньшей мере десять спален, и, вполне возможно, они жили в одной из них, — но от мысли о том, что я унаследовала их жилище, меня пробрал холод. Я и прежде отмечала, сколь эта комната чудесна, — не в таких (предполагала я) обыкновенно селят прислугу. Просторная, с роскошным видом на поместье. Если б не наглухо запечатанные окна, она была бы почти совершенна. Теперь же я поглядела на ее окно и вздохнула. Но быть может, дети назначили мне новую комнату, с коей не связаны мрачные воспоминания?

Сейчас, однако, я с изумлением узрела за шторами чью-то фигуру — слегка наклонившись, она взирала на меня. Не представлялось возможным разглядеть за белым тюлем, кто это, и я нахмурилась, уверенная, что ко мне в спальню пришла Изабелла. (По-моему, Юстас не из тех, кто копается в чужих пожитках.) Вот почему, отметила я про себя, я не оставляю дверь открытой. Желательно сохранить за собою хотя бы крошечную долю приватности. У меня на глазах фигура шевельнулась, а затем скользнула прочь от окна, и я решительно ступила в дом, намереваясь серьезно поговорить с Изабеллой, но, к своему изумлению, увидела ее в гостиной слева — девочка сидела на диване, вытянув ноги, погруженная в очередную сказочную повесть. Я, говоря мягко, удивилась и даже отчасти расстроилась. Значит, все-таки Юстас! Возможно, я неверно истолковала его нрав. Мне вовсе не хотелось его бранить, говоря по чести, мне он виделся очень славным мальчиком, но иного выхода не было; придется нам потолковать. Я уже двинулась к лестнице, но, не успела сделать и шагу, слева от Изабеллы появился Юстас, которого прежде не было видно, а за ним Хеклингов пес Перец — тот смотрел в потолок, из горла исторгая тихий рык и задней лапой скребя ковер, словно готовился напасть.

Ничего не страшась, я взошла наверх, свернула влево, поднялась по широкой лестнице на третий этаж, коридором приблизилась к своей спальне, распахнула дверь и огляделась, ожидая узреть незваного гостя.

К моему потрясению, в комнате не было ни души. Я в замешательстве озиралась. И минуты не прошло с тех пор, как я заметила фигуру за тюлевыми занавесями, и никак невозможно было выйти отсюда и спуститься по лестнице, не столкнувшись со мною. Я открыла гардероб, заглянула под кровать, но спальня пустовала. Я чуть не расхохоталась. Неужели мне почудилось? Неужели события нынешнего дня шутят шутки со мною и моим воображением? Я вздохнула. Иных объяснений нет. Но ведь я была так уверена!

Я отдернула занавеси, ладонями прижалась к громадным стеклам наглухо закрытых рам, в той же позе, что почудившаяся мне фигура, затем устало прикрыла глаза и привалилась к окну. Дальнейшее заняло от силы секунд десять или разве пятнадцать, но я помню каждое мгновенье, словно все происходит со мною снова, и могла бы поклясться, что длилось это целый час.

Затворенное окно, накрепко запечатанное кипящей смолою, распахнулось настежь, раскрылось вовне, в комнату ворвался ветер, и две руки — я почувствовала! я их почувствовала! — резко толкнули меня в спину, яростно оторвали от пола, как ужасный ураган, что трепал меня в первый день по моем возвращении из деревни. Руки эти настойчиво толкали меня, подобно незримой силе, тщившейся сбросить меня под поезд на вокзале Торп, я опрокинулась в окно, и в долю секунды, что я провисела, таращась вниз, на пятидесятифутовую пустоту, каковая безусловно меня прикончит, другие руки, другая пара ладоней — они были крупнее, эти руки, они были сильнее, — толкнули меня спереди, в живот, ударили, выбив из меня дух, и втолкнули в спальню. Взревел ветер за окном, и я ахнула — минувшие секунды меня потрясли, я пока не ведала, что творится, и даже страх не успел посетить меня; однако еще ничего не закончилось, ибо руки за моей спиною вновь меня толкнули, я снова чуть не выпала в окно, пол ушел из-под ног, я увидела землю, то место, где найду свою погибель, где тело мое разлетится на куски, но опять, не успела я упасть, вторая пара рук оттолкнула меня еще сильнее, жестоко, мне в жизни не бывало так больно, и я вновь очутилась в комнате, упала навзничь, спиною отлетела к стене, ударилась об нее и закричала, и в тот же миг окно захлопнулось, ветер утих, и я осталась одна, в слезах, в ужасе, раздираемая болью, совершенно не постигая, что произошло.

  37