21 
Возвращаясь домой, привычно подумала: «Я сделала этого мальчика», – но тут же поняла, что ни я его, ни он меня, а мы, единой плотью, сделали все эти содрогания, взлеты, воздушные ямы, это общее дыхание и непереносимую дозу счастья. Он нашел губами все мои потаенные солнца: «У тебя так тепло здесь и здесь, и здесь, и здесь...»
Н-да, и вот со всем этим на лице я ехала в метро в восемь утра.
Нет никакого юноши в красном плаще.[1] Есть только конфликт души и тела, который мы всю жизнь разрешаем самостоятельно, но при этом делаем вид, что все дело в нем, юноше, у которого «наверное, смуглая кожа, а поцелуи его, наверное, обжигают губы, как душистая мята и пряная гвоздика, иногда он проходит под моими балконами и едва заметно машет мне рукой». Я опять прельстилась странным, нервным, баснословно красивым существом. Красота всегда разрывала мне сердце. Я смотрела на мою маму (тонкая кожа, греческий профиль, маленький рот), отказывающуюся стареть, на сестру (рыжие кудри, зеленые глаза, сияние) и понимала, что стремиться в жизни стоит к тому, чтобы по дому у тебя бродили прекрасные, ласкающие взгляд существа. Временами мне казалось, что только цветы, котята и маленькие лошади способны согреть мое сердце. Я умею жить с кем угодно, хотеть почти чудовищ, но этот жар в груди, но бесконечная нежность, но преданность – только для безупречных линий, поворотов головы, графического рисунка руки, подносящей к губам сигарету, втянутых щек и опущенных век. А теперь подними глаза, любовь моя, выдохни и улыбнись сквозь дым. Ничего особенного, всем нравятся красивые люди, но не все делают смыслом жизни собирательство, сутью отношений – любование внешностью. Человек, любящий красоту превыше прочего, обречен на одиночество. Сама природа его страсти, апеллирующей к образу, сродни отношению к предмету искусства или домашнему животному. Любить за красоту – значит любить без взаимности. Вся нежность моя направлена на это лицо и тело, которое не может ответить. Потому что любит он не лицом и телом, а каким-то неназываемым ливером, на который я отказываюсь смотреть. Который остается невостребованным. Ни о чем не думай, любовь моя...
Откровения мои звучат по-детски: нас еще в школе учили про огонь в сосуде, но что же поделать, если я только сейчас поняла, как, в сущности, оскорбляла людей, отказывая им во взгляде внутрь. Помню, какой несправедливостью мне казалось, что юноша, к которому я приходила только по ночам из трепета перед его совершенством, говорил мне: «Ты чудовище, ты думаешь только о себе», – а я рядом с ним дышать боялась. Веничка Ерофеев – «ты хоть душу-то любишь во мне? Душу – любишь?». Лирической героине за такие вопросы проломили череп, а видно, зря. Людей это беспокоит, они хотят об этом поговорить. Почему меня не интересует их бессмертная составляющая? Возможно, потому, что я не считаю собственную душу – небольшую, болезненную, неумную – достойной внимания. Не говори ничего, любовь моя...
Он кончает и, задыхаясь, говорит: «Вот это п...ец, вот это п...ец, вот это да», – и я, гордая, тихо улыбаюсь и думаю, что еще бы не п...ец, со мной-то, а он продолжает: «Мне только что внезапно ТАКОЕ в голову пришло...» И выкладывает очередную теорию мироустройства, а я закрываю глаза и думаю: «Ну какая же сволочь, какой мальчик!» – и продолжаю улыбаться.
Пять утра, а я не могу заснуть, потому что у меня новый мобильный телефон.
Я научила его играть самую лучшую музыку, с барабанами. А завтра мой милый скажет: «Да, да, возьми его», – и я поставлю эту фразу вместо звонка.
Я научила его показывать только красивые лица. Нажимаешь на кнопочку, а там мелькает милый в шляпе, а потом картинка с моим котом, прекраснее которого нет. А потом опять заставка с милым, держится целых тридцать секунд, и видно, какое у него усталое лицо. Ужасно люблю, когда он устает, становится отрешенным и оттого особенно нежным.
Я научила его показывать сердечки, когда звонит мой милый. Завтра он скажет «привет» таинственным тоном, а потом чуть напряженно добавит «приходи». Понятия не имею, почему у него такие интонации по телефону. Я приеду и отведу его в парк, где земля еще мокрая и червяки, наверное, еще не вылезли на солнышко, но птицы уже поют, как умеют. Я сделаю бутерброды, недавно открыла этот рецепт: идешь в супермаркет и просишь нарезать тоненько пармезана и копченой говядины, а потом складываешь их вместе и ешь, без хлеба, конечно. Мы сядем на какое-нибудь поваленное дерево (скорее всего это будет береза), а потом придется отряхивать меня от сырого мха и коры.
21 
