71 
— Разве вам не положено быть в постели? — резко поинтересовался Джастин, быстро прошел через комнату и остановился перед Элеонорой.
— Я всего лишь упала в обморок.
— Вы испытали сильное потрясение.
— Но приятное. — Она повернулась, застенчиво посмотрела на отца и сжала его руку. Тот с теплой нежностью улыбнулся в ответ. — Джастин, я хочу представить вам своего отца, лорда Брайена Андерсона, графа Ричмонда. Отец, это Джастин Сен-Джаст, герцог Ройстон.
С какой легкостью и изяществом она представила их друг другу! Джастина буквально переполняло восхищение ее мужеством. Большинство дам на ее бы месте закатили грандиозную истерику, плакали бы да стенали до полного отвращения. Но Элеонора оказалась покрепче. Она с честью выдержала удар и быстро приспособилась к обстоятельствам.
Джастин натянуто кивнул графу:
— Ричмонд.
— Ройстон.
Граф не менее скованно поклонился. Элеонора с удивленной улыбкой на него посмотрела.
— Мне казалось, вы были друзьями?
— Были, — хором ответили мужчины.
Элли казалась озадаченной.
— И что же с тех пор случилось?
Ричмонд невесело улыбнулся:
— Вы скажете ей, Ройстон, или это сделать мне?
Джастин расстроенно взглянул на графа; не так он хотел об этом поговорить.
— Элеонора, боюсь, вашему отцу известно о наших близких отношениях, и они ему, мягко говоря, не по нраву. Он считает, что должен вас защитить.
— О, — только и смогла выдохнуть Элли и залилась краской.
— Еще бы мне не было известно! — рявкнул Ричмонд. — Воздух вибрирует, когда вы оказываетесь вдвоем в одной комнате!
— О, — снова выдохнула Элеонора.
Вопрос в том, что вы, Ройстон, собираетесь с этим делать? — Ричмонд сразу взял быка за рога.
— Но…
— Я сделаю, — твердо перебил Джастин протесты Элеоноры, — то, что сделал бы на моем месте любой джентльмен. Я прошу руки вашей дочери.
Элли уставилась на Джастина, словно тот внезапно сошел с ума. Ее положение, может, и изменилось, но стремление сердца, решительное желание выйти замуж за человека, который с не меньшей взаимностью ответит на ее любовь, не изменилось ни капли!
Истина в том, что она любила Джастина больше всех на свете и не сомневалась, что будет любить до конца жизни. На краткий, очень краткий миг испытала восторженную дрожь при мысли, что могла бы выйти за него замуж. Однако в ней сразу возобладал здравый смысл: понятно, Джастин делает ей предложение, ибо так диктует честь, а не любовь.
Она встала.
— Я могу сама ответить на ваше предложение, ваша светлость, — натянуто произнесла она и гордо вскинула голову. — И я отвечаю «нет». Благодарю вас. Вам нет причин делать мне предложение. — Она взглянула на отца. — Может, в воздухе действительно и наблюдается какая-то дрожь, когда мы оказываемся вместе, но заверяю тебя, отец, между нами не произошло ничего такого, что могло бы привести герцога к мысли о женитьбе по необходимости.
— Ричмонд, вы позволите нам побыть несколько минут наедине? — Джастин вопросительно поднял бровь.
— Мой ответ от этого не изменится.
— Ричмонд? — безжалостно перебил ее Джастин.
— Элеонора, думаю, что в твоих интересах выслушать Ройстона, — подбодрил граф, удовлетворенный, что Джастин готов поступить с его дочерью по чести.
Она упрямо поджала губы.
— Мой ответ не изменится, что бы он ни сказал. И Джасти… его светлость отлично осведомлен о причинах.
— Она обращается ко мне по титулу, плохой признак, — с печальной улыбкой сообщил Джастин.
Ричмонд в ответ не улыбнулся.
— Вы понимаете, я приму любое решение Элеоноры?
Тот посерьезнел.
— Да, понимаю.
— Что ж, хорошо, — живо откликнулся граф. — Я присоединюсь внизу к дамам. Не сомневаюсь, они набросятся на меня с расспросами. — Он скорчил гримасу.
Элеонора пришла в смятение.
— Тебе совершенно незачем уходить…
— Еще как есть зачем, черт побери! — вырвалось у Джастина, и он с видимым усилием подавил всплеск эмоций.
— Я обязательно зайду к тебе перед уходом, — угрюмо пообещал Ричмонд, легонько целуя Элеонору в щеку. Он бросил на Джастина грозный взгляд, после чего прошествовал через комнату и вышел, тихо прикрыв за собой дверь.
В спальне наступило неловкое напряженное молчание, которое предстояло заполнить Джастину, ибо во взгляде Элеоноры читалось воинственное упрямство.
71 
