22 
Да и вообще, ей еще ни разу в жизни не встретился такой мужчина, как Гуннар Нильсен. Определенно, он представлял собой совершенно уникальную человеческую особь.
Ее руки отпустили арфу и упали вдоль тела.
– Уже поздно. Я, пожалуй, позову Эндрю в дом. Ему пора умываться и готовиться ко сну. – Она встала. – И этим займусь именно я, а не ты. Каждый раз, как только я собираюсь что-то сделать, ты тут же вскакиваешь и вырываешь у меня все из рук.
– Мне нравится помогать тебе. Квинби почувствовала, как что-то в ее груди тает. Нянька!
– Но если ты будешь делать за меня всю мою работу, я сойду с ума. – Она повернулась, поспешно вышла из гостиной и направилась по коридору в сторону кухни. Гуннар шел за ней по пятам. – Эндрю такой самостоятельный, что с ним почти нет хлопот. Он всегда был таким?
– Ага. – Гуннар уже открывал створчатую дверь, выходящую на заднее крыльцо. – С момента своего появления на свет он не принадлежал никому, кроме себя. Именно поэтому стоящая перед нами задача усложняется. У Эндрю чертовски сильный характер.
– Но он всего лишь маленький мальчик, – нетерпеливо возразила Квинби. – А ты воспринимаешь его, как взрослого.
– Частично он является совершенно зрелым человеком, и эта часть его натуры должна осознавать свои обязанности… – Он замолчал, увидев в нескольких метрах от крыльца Стивена и Эндрю. Маленький мальчик и огромный мужчина сидели на поросшем травой берегу реки и, задрав головы, смотрели на звезды. – И он непременно осознает их.
– Обязанности? – спросила Квинби, выходя на крыльцо и закрывая за собой дверь. – У пятилетнего мальчугана нет и быть не может никаких обязанностей. Разве что слушаться и убирать за собой игрушки.
Гуннар, не отрываясь, смотрел на Стивена и Эндрю.
– Обязанности, которые лежат на Эндрю, гораздо серьезнее, чем у большинства детей. Я уже сказал тебе, что он не такой, как другие.
– Поскольку является одаренным ребенком? Если причина только в этом, я не позволю ни тебе, ни кому-либо еще давить на него, – с жаром заявила Квинби. – Он всего-навсего ребенок, черт побери!
– Никто на него не давит, а если это и случается, то ради его же блага. – Гуннар уселся в кресло-качели и лениво вытянул ноги. – А теперь садись и позволь мне тебя обнять. Хочу почувствовать себя древним дедом, который со своей старухой вышел подышать воздухом. Наверное, этот старый дом так действует на меня.
– Но Эндрю пора ложиться.
– Им, по-моему, хорошо вдвоем, и лишние четверть часа не повредят. А мы пока посидим, покачаемся и послушаем цикад. Сколько времени прошло с тех пор, как ты в последний раз сидела на крыльце, качалась и смотрела в темноту?
– Много-много лет.
Квинби медленно опустилась рядом с Гунна-ром, и его рука сразу же обняла ее за плечи. В этом объятии не было ничего сексуального, лишь уютная, успокаивающая нежность. Ночь была теплой и безветренной, темноту прочерчивали светлячки, на черном полуночном бархате неба чистым белым светом горели звезды. Квинби показалось, что они стали ближе, и не такие холодные. Она откинула голову на руку Гуннара и постаралась расслабиться.
– Слишком давно.
– Какая ты чувствительная. Я должен был сообразить с самого начала, что такие моменты созерцания красоты, как этот, подействуют на тебя гораздо сильнее, чем повседневные ухаживания.
Квинби снова стала смотреть на Стивена и Эндрю. В этой сцене тоже была своеобразная красота – такая же простая и бесхитростная, как и сама ночь.
До их слуха донесся глубокий страстный голос Стивена:
– А вон там, левее, созвездие Кентавра. Он наполовину мужчина и наполовину конь. Мистер Басби рассказывал, что его заколдовала ведьма, у которой он пытался украсть ее волшебный котел.
– Думаю, это не правда. Я читал книжку о мифах… – Молчание. – Правда, иногда и книжки ошибаются. А вот это что?
– Лев. А это – Большая Медведица и Малая Медведица. Ты когда-нибудь видел что-нибудь красивее, Эндрю? Неужели бы тебе не хотелось сесть в космическую ракету, подняться в небо и рассмотреть их поближе? Я уверен: они оказались бы такими яркими, что на них будет больно смотреть.
– Если оказаться рядом с ними, они не будут светить… – Снова молчание. – Да, мне бы хотелось рассмотреть их поближе. Но и отсюда они мне тоже нравятся.
– И мне.
Светлячки мелькали, исчезая в ночи, затем появлялись вновь. Единственными звуками, которые нарушали тишину, было негромкое поскрипывание качелей и хлюпающие звуки медленно вращающегося в речном потоке мельничного колеса.
22 
