14 
– Он сделал это для того, чтобы отомстить мне, – проговорил он, с трудом разлепив губы. Все его тело скрутило как в судороге.
– Нет, это не так, – мягко возразил ему психолог, отметив мрачный огонь, вспыхнувший в глазах сидевшего перед ним агента. Впрочем, Маршалл сумел удержать себя в руках, что внушало психологу некоторый оптимизм.
– Я уверен, Рауль хотел наказать сестру, – добавил психолог, продолжая внимательно наблюдать за Маршаллом, но тот упрямо покачал головой. Он хорошо изучил Волка, но не ожидал, что тот на такое способен – да, он умел быть очень жестоким, но… но есть же пределы…
– Не думаю, что он хотел наказать тебя, – с нажимом повторил психолог – такое отчаяние отразилось на лице Маршалла.
– Вы просто не знаете, как думают эти люди, – возразил тот. – Рауль хотел отомстить и поэтому уничтожил то, что было мне дороже всего. Он хотел причинить мне боль, и он своего добился. А то, что это его сестра, – в тот момент он об этом не думал. Возможно, позже…
Это рассуждение показалось психологу излишне драматичным, к тому же от него за версту отдавало паранойей, но, немного поразмыслив, он пришел к выводу, что предложенный агентом вариант вполне возможен. Что бы там ни утверждал Маршалл, менталитет латиноамериканцев не был для психолога тайной за семью печатями. Он и сам был наполовину мексиканцем и, владея испанским не хуже, чем английским, часто разговаривал с Маршаллом по-испански, чувствуя, что этот язык по-прежнему ближе его подопечному. Это обстоятельство, кстати, косвенно указывало на то, что Маршалла пора было выводить из игры в любом случае. Еще немного, и он мог окончательно идентифицировать себя с Пабло Эчеверрией, и тогда катастрофы было бы не избежать. Катастрофы с еще бо́льшим количеством жертв, мысленно поправил себя психолог. Билл Картер вовремя его вытащил.
Впрочем, гибель любимой женщины нанесла Маршаллу глубочайшую травму. Психолог считал, что пройдут годы, прежде чем он сумеет оправиться от своей потери – если вообще сумеет, поскольку утешить его было некому. Друзей и родственников у него нет, родители погибли в дорожной аварии еще когда Маршалл учился в колледже. Работу он тоже потерял, поскольку Раулю Лопесу удалось ускользнуть, и вернуться в страны Центральной Америки в качестве агента под прикрытием Маршалл больше не мог. У него не осталось ничего, и психолог, поразмыслив, смог дать только одну рекомендацию: оставить Маршалла в США на кабинетной работе как минимум на год, после чего провести повторное психологическое тестирование на предмет пригодности к дальнейшей службе в УБН. Ему действительно нужно было успокоиться и залечить раны. Пока же Маршаллом владело только одно желание, о котором он заявлял при каждом удобном и неудобном случае. Больше всего ему хотелось вернуться в Латинскую Америку, чтобы поквитаться с Раулем. Отомстить. О том, что его работе под прикрытием пришел конец, Маршалл и слышать не хотел. Он готов был отправиться в Мексику, где у Волка было куда меньше связей и доверенных людей и где опасность разоблачения была куда меньше. О своем намерении при первой же возможности нелегально перебраться в Колумбию, отыскать Рауля и прикончить, Маршалл благоразумно помалкивал, но психолог догадывался об этом и без слов. Именно поэтому в своем рапорте он категорически запретил использовать Маршалла для работы под прикрытием. В нынешнем состоянии он мог только наломать дров.
Сам Маршалл этого не понимал – он просто не думал ни о чем другом, кроме своей потери. В какой-то момент в его сердце затеплилась было надежда, что ребенок мог уцелеть, и психологу пришлось со всей определенностью сказать ему, что этого не случилось. Чтобы спасти еще не родившегося младенца после того, как его мать погибла, необходимы стационарное больничное оборудование и квалифицированные специалисты, а ни того ни другого в лагере не было.
Услышав эти слова, Маршалл еще раз убедился в своей правоте. Рауль убил и Палому, и ребенка, чтобы лишить своего бывшего помощника всего, что́ он любил и что́ было ему дорого, и теперь Пабло Эчеверрия был так же мертв, как если бы Волк всадил пулю ему прямо в сердце. Без Паломы ему незачем было жить, и он умер. От него осталась только пустая оболочка, которая откликалась на имя Маршалла Эверетта.
После того как он узнал о трагедии, Маршалл пробыл в Спеццентре еще с неделю. Все это время его продолжали опрашивать разного рода специалисты из аналитического и оперативного отделов УБН, но Маршалл уже рассказал почти все, что было ему известно, поэтому речь теперь шла только о подробностях, которые кому-то хотелось бы уточнить. На вопросы он отвечал, но чисто машинально: Маршалл чувствовал себя опустошенным, выжженным внутри и не испытывал ни интереса, ни раздражения по поводу того, что ему снова и снова приходится повторять одно и то же. Он вообще ничего не чувствовал; оплакав Палому и ребенка, Маршалл словно окаменел, и теперь его ничто не трогало и не волновало. Даже когда в конце третьей недели ему наконец объявили, что все его отчеты надлежащим образом записаны и что отныне он может быть свободен, Маршалла это не особенно обрадовало. Идти ему все равно было некуда, хотя ему и вручили ключи от казенной квартиры в Джорджтауне – в здании, где обычно жили агенты, вернувшиеся с заданий.
14 
