Последние отзывы

  120  

— Нет.

— И не спросит. Я прошу у вас прощения, но ваша мать… дурная женщина.

Последующие пять минут Джулио говорил без остановки. О нравах, царящих в салоне Амалии, о душевной слепоте генерала де Сент-Эньяна, о престарелых женихах.

— Это не может быть правдой!

Джулио подошел к Аурелии, взял ее за плечи и впился в ее лицо цепким взглядом своих стальных глаз.

— Неужели мать навещала вас так часто, как вам хотелось?

— Нет.

— Разве по ночам вы не плакали в подушку в холодной келье, думая о том, как вы одиноки?

— Такое случалось.

— У вас были красивые платья?

— Я носила форму пансионерки.

— Тем временем ваша мать обставляла свой салон шикарной мебелью, заказывала туалеты, собирала вокруг себя молодых и богатых бездельников, устраивала вечеринки с музыкой и танцами. Вы молились, а она пела и хохотала, вы поглощали скудную монастырскую пищу и пили простую воду, а она ела спаржу, устрицы, пирожные и вкушала изысканные вина. А теперь она хочет продать вас тому, кто предложит больше денег.

Аурелия беспомощно захлопала глазами, и в мозгу Джулио на мгновение промелькнула мысль о том, не лучше ли ему выбрать девушку, в жилах которой течет кровь, а не вода?

— Что я могу поделать?

— Не подчиняйтесь ей. Выходите за того, кто нравится вам, кто вас по-настоящему любит! — пылко произнес он и мягко добавил: — Я говорю о себе. Разве в ваших глазах я не привлекательнее полковника Пирля, который годится вам в отцы?

Она покраснела и опустила глаза.

— Я не привыкла говорить с мужчинами о таких вещах. Вы сами знаете ответ.

Джулио рассмеялся. Он представил, как подомнет под себя это девственное тело, и в его жилах закипела кровь.

— Хорошо, когда можно обойтись без слов. Вам не придется ничего делать. Просто слушайтесь меня. Я увезу вас, и мы обвенчаемся.

— Родители меня не простят.

— Вы ошибаетесь, потому что плохо знаете жизнь и людей.

Ему было все равно, любит ли его Аурелия или просто склоняется перед более сильной волей. Главное, чтобы она согласилась.

В конце концов Джулио удалось заморочить ей голову: девушка обещала с ним убежать. Однако прежде ему предстояло встретиться с ее матерью.

Джулио явился на свидание бледный от ярости; его зубы были стиснуты, а глаза тщательно избегали взгляда женщины. Амалия ничего не замечала или делала вид, что не замечает. Она спокойно сняла верхнюю одежду и распустила волосы, которые окутали ее, будто светлое пламя.

— Почему ты не раздеваешься?

— Я неважно себя чувствую.

— Что с тобой? Репетируешь визит к доктору накануне отъезда в Россию?

— У меня в самом деле небольшая лихорадка.

— Ложись в постель, и я мигом тебя вылечу.

Амалия подошла к любовнику и расстегнула его мундир. Джулио понял, что не смеет противиться. Одно слово этой женщины — и вместо легкомысленного Парижа он окажется в жестоких российских снегах.

Джулио решил отомстить ей иначе, выплеснуть свою ненависть иным способом. Он рванул сорочку Амалии, и ткань с резким треском разошлась до самого пояса. В холодных глазах женщины вспыхнул пожар, ее тело бросило в дрожь. Амалия была шальной, горячей и ненасытной, какой — Джулио это чувствовал — никогда не сможет стать ее дочь. И все-таки он ее ненавидел.

Это был чисто плотский, почти механический акт, без малейшего присутствия души и даже страсти. Джулио быстро устал и с нетерпением ждал, когда Амалия попросит пощады, скажет «хватит», но она молчала. До крайности обозленный, он насиловал ее, с каждым движением становясь все более жестоким и грубым, а она отвечала громкими стонами, до крови царапала его спину и больно впивалась зубами в плечи. Наконец Джулио понял, что выдохся и больше не может продолжать. Он откатился от любовницы и, тяжело дыша, распластался на смятой постели.

— Ты ничего от меня не скрываешь? — вкрадчиво произнесла Амалия. Она вовсе не выглядела оскорбленной или утомленной.

— Что я могу скрывать? — устало прошептал Джулио.

— Возможно, ты решил уехать?

— Куда? Я же сказал, что хочу остаться в Париже.

— Со мной?

— Да, — сказал он, желая завершить разговор и отделаться от нее.

Амалия снисходительно похлопала любовника по плечу, а потом вдруг отвесила ему пощечину.

— За сегодняшнее! Впрочем мне нравится, когда люди проявляют искренние чувства, даже если это презрение или злость.

  120