очень нудно 
134 
Несмотря на потерю денег, он не ощущал прежней горечи. Взгляд его серых глаз сделался твердым и ясным, в жилах пульсировала кровь. Кто-то пожал ему руку, он слышал в голосах мужчин нотки не жалости, а уважения, и понимал, что сумел переступить черту, преодоление которой совсем недавно казалось ему чем-то немыслимым.
Согласно своему обещанию, Орнелла появилась в госпитале спустя несколько дней, и мадам Брио сообщила ей, что Джулио ушел.
— Думаю, он отправился на родину.
Орнелла расстроилась. Она никогда не любила Джулио и не слишком хорошо представляла, как станет делить с ним кров, и все-таки не могла успокоиться. Она помнила, в каком отчаянии пребывала, когда упала со скал и много месяцев пролежала в постели, несмотря на то, что рядом с ней находился Дино и ее положение было не столь тяжелым и безнадежным, как у Джулио.
А еще ее тревожили мысли об Андреа. С тех пор, как Джулио сообщил, что видел его в Тулоне среди каторжников, брат будто звал ее из прошлого, смотрел на нее сквозь годы.
Орнелла казнила себя за то, что так и не удосужилась узнать о судьбе Андреа, не попыталась ему помочь, за то, что воспоминания о нем год за годом покрывались пеплом забвения.
Ее муж был на войне, и ей не посчастливилось иметь ребенка, чтобы она могла о ком-то заботиться, одновременно находя в нем опору своей душе. Дино сказал, что нельзя запретить птице петь. Он не подумал о том, что, случается, птицы замолкают сами.
Все вокруг застыло, словно на картине, — дома, деревья, скалы. Даже облака плыли по небу с особой медлительностью.
Беатрис ни за что не вышла бы из дома в самый солнцепек, но у Кармины неожиданно закончилась зелень. Она возилась на кухне, Орландо куда-то убежал с мальчишками, потому на рынок отправилась Беатрис. Кармина никогда ни о чем ее не просила, и все-таки Беатрис старалась ей помогать.
Они жили в относительном покое и даже были по-своему счастливы. Винсенте Маркато не появлялся, лишь изредка присылал своего человека узнать, как идут дела. Кармина была неизменно радостна и полна сил, а Беатрис нравилось смотреть на человека, который живет, не считая потерь, не ища забвения во сне, не предаваясь ненужным воспоминаниям.
С самой Беатрис было не так. Она не имела ни малейшей возможности стереть из памяти ошибки, оставившие трагический след не только в ее жизни, но и в жизни ее детей, которых она потеряла по своей вине. И сегодня боль казалась такой острой, словно несчастье произошло только вчера: это было все равно что жить с пулей в груди.
Солнце слепило глаза, жара словно придавливала к земле, потому Беатрис старалась не смотреть по сторонам. И все же, проходя мимо церкви, она обратила внимание на горстку нищих: здесь почти всегда сидели старики, причем одни и те же, а сейчас появился другой человек, гораздо моложе, ему можно было дать не более тридцати.
Сама не зная почему, Беатрис остановилась. В этом парне было что-то знакомое. Он сидел, прислонясь к каменной стене, закрыв глаза, странно равнодушный и безучастный. Грязная одежда, нечесаные волосы, в которых вполне могли водиться вши. У парня не было ноги — в пыли валялись костыли. Приглядевшись, Беатрис заметила, что на его руках не хватает пальцев. Перед ним не стояло ни чашки, ни плошки: тот, кто хотел подать ему милостыню, клал деньги прямо на землю. Женщине показалось, что этот человек ничего не просит, ни на что не надеется и никого не ждет.
Сидящий рядом старик поднял голову, внимательно посмотрел на Беатрис и сказал:
— Парень плох. Он почти ничего не ест, исхудал так, что все ребра наружу. Целыми днями сидит на солнцепеке, закрыв глаза, и будто ждет смерти. По нему ползают мухи, а он даже не пытается их согнать. Вернулся с войны инвалидом, а идти ему некуда. К родным возвращаться не хочет: видать, боится стать для них обузой. Ох уж эта корсиканская гордость!
Беатрис ничего не ответила. Она совершила много ошибок, но, стало быть, и Леон Гальяни сделал что-то не так, если один из его сыновей валялся в пыли, будто последний бродяга!
Внезапно в памяти всплыли минуты, когда она так же стояла над беспомощным телом старшего отпрыска Леона, Дино, размышляя о том, как его убить. А еще Беатрис вспомнила глаза своей дочери, готовой спасти юношу ценой своей жизни.
Она вошла в дом и застыла в дверях. Ветер развевал занавески, в очаге пылал яркий огонь. Кармина напевала, заканчивая готовить обед.
134 
