16 
Она лишний раз убедилась в этом, когда после трех дней отсутствия Беатрис принесла домой ружье, о котором было столько разговоров.
Орнелла и Андреа онемели от удивления, когда увидели новенький кавалерийский карабин. В отличие от пехотных и драгунских мушкетов это оружие было небольшим и сравнительно легким.
Оно показалось Орнелле изящным хищным животным; девушка с восхищением и опаской провела пальцами по стволу и спросила у матери:
— Где ты его взяла?!
— Я ездила в Аяччо, — ответила Беатрис, и в ее мрачных глазах вспыхнуло темное пламя.
— Но такое ружье наверняка стоит кучу денег!
— Я продала Фину. А еще заложила наш дом.
— Фину! — Орнелла застыла. — И… дом?! Значит, теперь нам негде жить?!
— Пока мы можем в нем жить. Остальные деньги я заняла.
— И как мы будем их отдавать?
Во взоре Беатрис появился укор.
— Разве это имеет значение?
Орнелла не знала, что сказать. Она не любила этот похожий на высохшую ракушку дом, однако сейчас почувствовала, что у них с братом отняли последнее, что они имели.
Андреа, которому предназначался дорогой подарок, тоже молчал. Он видел перед собой то, чего не пожелал бы узреть и врагу. Мать выглядела изможденной и вместе с тем пылала, словно факел. Ее ноздри раздулись, глаза широко раскрылись, пальцы хищно переплелись, будто готовые задушить врага. Ненависть разлилась по телу женщины, словно яд, пропитала ее сердце, отравила душу.
— Из него не так уж сложно стрелять, — сообщила Беатрис. — Можно спокойно попасть в цель даже с двухсот шагов.
— В человека? — уточнила Орнелла.
Андреа вздрогнул. Он не понимал этой разрушительной бесчувственности, слепой одержимости жестоким желанием.
Беатрис сурово посмотрела на сына.
— Главное решиться в первый раз, а потом все будет просто. — Она протянула ружье Андреа. — Завтра тебе исполнится шестнадцать. Я сдержала обещание. Теперь ты сможешь исполнить свой долг.
Андреа взял мушкет и ощутил его мертвый вес, как ощутил гнет судьбы, тяжесть неумолимого рока. У него не было и не могло быть свободы выбора, свободы воли, он принадлежал семье, был опутан сетями невидимой тайной войны.
— Надо отлить побольше пуль, — деловито произнесла Орнелла, и мать согласно кивнула.
— Почему ты интересуешься оружием? — спросил Андреа сестру, когда они остались одни.
Орнелла рассмеялась, и это был смех человека, который знает, чего хочет от жизни.
— Кто знает, быть может, я тоже сумею убить кого-нибудь из Гальяни!
Юноша вспомнил красивую, нарядную девушку, идущую в церковь рядом с молодым офицером в ярком мундире, ее задорный и вместе с тем обидный смех.
— Кого? Бьянку?
Орнелла нахмурилась.
— Эту белоручку? На что она мне сдалась! Я говорю о ее братьях.
Девушка сделала вид, что прицеливается и стреляет; при этом ее неподвижное загорелое лицо было красиво пронзительной мрачной красотой. После она легко вскинула ружье на плечо и улыбнулась брату.
— Ты никогда не задумывалась о свадьбе? — вдруг спросил Андреа.
— О чьей?
— О своей собственной.
Она прищурилась, а ее губы презрительно растянулись.
— С кем?
— Не знаю. В деревне много парней.
— Все они — приспешники Гальяни. Я никогда не выйду ни за одного из них, — отрезала Орнелла.
Андреа молча повернулся и направился к морю. Он не знал, с кем поговорить о своих желаниях, о своих муках, о своей зависимости. Он знал: чтобы не быть одиноким, надо любить, а не ненавидеть, но, похоже, этого не могли понять ни его мать, ни его сестра.
Очутившись на берегу, он нашел тихое местечко и, нашарив в кармане кусок вчерашнего хлеба, принялся кормить рыб.
Солнечные лучи пронизывали прозрачную голубую воду, отчего по ее поверхности змеились короткие, сверкающие молнии. Зеленые, желтые, синие, полосатые рыбки, казалось, были созданы для того, чтобы радовать глаз. Все вокруг выглядело чистым и светлым. Этот мир был вечным, вместе с тем каждый день будто рождался заново. Андреа был уверен: где бы ему ни довелось очутиться, он оставит здесь крупицы своего сердца.
Окунув руку в воду, он зачерпнул горсть мелких камушков, и ему почудилось, что это самоцветы, прищурил глаза, и ему привиделось, будто с неба струится золотой дождь. Андреа знал, что он нищий, что в глазах односельчан он выглядит оборванцем, что кое-кто и вовсе считает его недоумком, и все-таки сейчас он ощущал себя счастливым.
16 
