очень нудно 
25 
В его голосе и взгляде появилось что-то зловещее. Из-за перегородки послышался грубый смех других заключенных, и Андреа нахмурился.
— Ты еще мальчишка, тебе придется нелегко, но я постараюсь тебе помочь, — неожиданно произнес товарищ по несчастью. — Меня зовут Жорж Рандель. А тебя?
— Андреа Санто.
— Не вешай нос, Андреа! — Рандель подмигнул ему, но не улыбнулся. — Все будет хорошо.
Принесли обед: гороховую бурду без кусочка мяса, ломоть хлеба и кружку воды. Андреа ел, не морщась, под удивленным взглядом своего напарника: дома он редко видел обильную и сытную пищу. Молоко, печеные каштаны, хлеб, козий сыр — вот и все, чем они обычно питались.
— Здесь все ужасно, — сказал Рандель, — и еда, и сон, и день, и ночь, и весна, и лето, и осень, и зима. А особенно — люди.
Выходить на работу предстояло завтра, а сегодня они могли «отдохнуть». Привыкший к постоянному движению и безграничному простору, Андреа с трудом дотянул до вечера.
Охранник обошел камеры, проверил решетки и цепи, после чего узникам было велено ложиться.
Андреа опустился на жидкую подстилку и закрыл глаза. Он слышал, как за бортом сонно вздыхает море, слышал шаги охранника и звон кандалов. Его заковали на семь долгих лет, заковали не только его тело, но и душу! Андреа испытывал мучительную внутреннюю борьбу, как всякий человек, которому прямо и жестоко указали, кто он, еще до того момента, как он успел разобраться в себе, одним махом выделили определенное место, которое он отныне не мог покинуть. Андреа предчувствовал грядущие унижения, и его охватывала паника.
Он не мог спастись, не мог бежать! Возврата в нормальный мир не существовало! Андреа чудилось, будто с момента осуждения прошло не менее сотни лет, и те, кто остался на острове, давно о нем позабыли. Он ощущал себя призраком, живым мертвецом, бездушным номером триста четырнадцать, у которого отняли и гордость, и надежду, и веру.
С того момента, как Андреа исчез из ее жизни, Орнелла мучительно пыталась хоть чем-то себя занять. Она бродила по округе с ружьем, которое они с матерью успели спрятать от жандармов, лазила по скалам, плавала, ныряла. Ничего не помогало: перед глазами стояло растерянное, помертвелое лицо младшего брата.
Беатрис молчала о случившемся и никогда не вспоминала Андреа; по крайней мере, вслух. Она вела себя как обычно, но дочери казалось, будто из матери высосали жизнь: душа погибла, осталась одна оболочка.
Орнелла использовала любые причины, чтобы улизнуть из дому, и вскоре у нее появился повод уходить на целый день: возобновилась война с соседями. Эта борьба то разгоралась, то затухала в зависимости от времени года, настроения сторон и всяких мелочей. В любом случае пару раз в году мужчины Лонтано бросали жен, детей, хозяйство, работу и устремлялись в дебри маки, в горы, пещеры, ущелья, где прыгали по камням, как горные козлы, и с азартом стреляли друг в друга. Никого не волновало, что эти игры зачастую заканчивались серьезными ранениями или смертью.
Как правило, в борьбу вовлекались все жители деревни: женщины врачевали раненых, подростки и даже дети доставляли мужчинам продовольствие и боеприпасы.
В этом смысле Корсика, погруженная в тишину высоких скал и окруженная шумным прибоем, была особым замкнутым миром: ее жители стойко хранили вековые привычки и причуды, доставшиеся по наследству от предков. Среди населения жила традиция оказывать помощь каждому обитателю маки.
Потому Орнелла, хотя у нее не было ни отца, ни брата, ни мужа, ни даже жениха, который принимал бы участие в этой борьбе, воспользовалась случаем и целыми днями пропадала в горах. Она возвращалась домой лишь затем, чтобы отлить новые пули или пополнить запас лекарственных трав.
На сей раз война началась из-за пустяка, смешной нелепицы, послужившей в глазах жителей деревни тяжелым оскорблением их гордости и достоинства.
Однажды Леон Гальяни вернулся с традиционного деревенского схода бледный от гнева и рассказал, что на главной улице, ведущей к церкви, найден дохлый осел. Труп животного лежал посреди дороги, источая смрад. Этот осел не принадлежал никому из жителей, значит, его подкинули «враги». Подобное оскорбление считалось смертельным, и мужчины мгновенно приняли решение отомстить. Разошлись по домам и стали немедленно собираться на войну.
— Ты пойдешь со мной, Джеральдо, — сказал Леон, — и ты, Джулио. Данте останется дома — приглядывать за хозяйством и охранять дом.
25 
