Последние отзывы

  82  

— Эта девка надумала рожать прямо здесь и сейчас, — процедил муж и распорядился: — Побудь с ней. Мне придется поискать какую-нибудь женщину. Быть может, Фелиса окажется дома!

— Кто такая Фелиса?

— Та самая кухарка, о которой я говорил.

Когда Винсенте ушел, Бьянка склонилась над Карминой, и та вцепилась в ее руку.

— Не оставляйте меня, синьора!

Бьянка досадовала на то, что ее первый вечер в доме мужа оказался испорчен. Странно, что побудило Винсенте оставить эту девушку у себя? Он не производил впечатления жалостливого человека, скорее, расчетливого и отнюдь не склонного к сочувствию.

Она негодовала до тех пор, пока не заметила, что Кармина плачет.

— Я всегда была одна, — прошептала служанка, — одна в целом свете!

— Теперь ты не будешь одна. Не беспокойся, я не выдам мужу твою тайну. Если хочешь, я стану крестной матерью ребенка, — необдуманно пообещала Бьянка.

Кармина закрыла глаза. Ее спутанные волосы напоминали охапку мертвых водорослей, лицо блестело от пота. Схватки накатывали, как волны, то унося, то принося боль. Она не чувствовала страха, только безбрежную тоску, чудовищную усталость от жизни. Ей было девятнадцать лет, но она хотела умереть, ибо в этом лживом, несправедливом мире она была никому не нужна. Разве что синьору Маркато для плотских утех? Да теперь еще Бьянке для того, чтобы ей прислуживать.

Винсенте привел Фелису, высокую худую женщину в черном, и Бьянку выставили из кухни. Женщина сказала, что роженицу надо устроить поудобнее в какой-нибудь комнате, и они с Винсенте помогли ей перейти в ее каморку. Фелиса действовала грамотно и четко: поставила на огонь воду, приготовила чистые тряпки и нитки. Кармина кричала в голос. Неведомое существо внутри ее тела заявило о своих правах, оно безудержно рвалось наружу, в тот самый мир, который так сильно разочаровал его мать.

Винсенте и Бьянка сидели в столовой и ужинали сыром и лепешками, взятыми в дорогу и успевшими зачерстветь, запивая скудную трапезу вином из подвала Леона Гальяни. При каждом вопле Кармины Бьянка вздрагивала, а Винсенте морщился.

Наконец Фелиса появилась на пороге и объявила:

— Мальчик. Не желаете взглянуть?

Бьянка встала и пошла за женщиной. Ей не был интересен этот младенец, но она чувствовала, что должна поддержать Кармину. Она не спросила разрешения у мужа, и тот проводил ее холодным взглядом недобро сузившихся глаз.

Здоровый, крепкий, крупный младенец лежал рядом с матерью, на которую снизошло то ли умиротворение, то ли глубокая усталость.

— Есть у ребенка приданое? — спросила Фелиса.

— Нет, — прошептала Кармина, — я ничего не готовила.

— Придется мне, — проворчала женщина. — Так и так с завтрашнего дня я переселяюсь в этот дом.

Бьянке почудилось, что эта строгая, неопределенного возраста особа смотрит на нее неодобрительно. У Фелисы были круглые, черные, немигающие глаза, худое смуглое лицо и тонкие губы.

— Я стану крестной матерью этого ребенка, — заявила Бьянка.

Фелиса кивнула и обратилась к Кармине:

— Как ты его назовешь?

— Орландо.

— Кто его отец?

Кармина молчала. Она опустила большие белые веки и дышала ровно, как во сне. Она ощущала себя сосудом, медленно наполнявшимся чем-то новым, неизведанным, тяжелым и одновременно дарящим крылья.

— Что здесь происходит? — послышался мужской голос, и на пороге появился Винсенте.

Фелиса неторопливо и обстоятельно сообщила хозяину, что младенец здоров, а у матери есть молоко, что мальчика назовут Орландо, а крестной станет юная госпожа. Мужчина нахмурился и, едва взглянув на младенца, кивнул Бьянке:

— Идем!

Они вернулись в столовую, потом прошли в гостиную. Бьянке чудилось, будто с каждой минутой в ее груди ширится черная дыра — она предчувствовала грозу и беду, хотя и понимала, что сделала не так.

Винсенте вынул золотой браслет, украшенный крупными гранатами, которые напоминали капли свернувшейся крови, и застегнул его на руке жены.

— Это тебе.

Не успела она полюбоваться великолепным подарком, как муж неожиданно сжал ее запястье так, что из глаз Бьянки брызнули слезы.

— Я могу украсить твою прелестную ручку золотом, а могу переломить ее как прутик, так, что ты завизжишь от боли. Постарайся вести себя так, чтобы я как можно чаще делал первое и никогда не совершал второго! — прошипел он.

  82