очень нудно 
39 
Параскева как раз собирала завтрак своему ворчавшему с самого утра мужу. Проснувшиеся дочки вовсю помогали матери по хозяйству и ошпаренными кошками метались от печи к столу. Сам староста сидел на массивном, крепко сколоченным стуле во главе большого стола и с подозрением косился на пропадавшую где-то всю ночь жену. То, что в деревне ее не было, он знал наверняка. Вечером на огонек зашла бабка Рагнеда и, не вдаваясь в особые подробности, рассказала о том, что супруга была делегирована односельчанками по срочной общественной надобности. В чем именно эта самая надобность заключалась, старуха не сообщила, а спрашивать было несолидно. Теперь голова терялся в догадках, где же провела дражайшая супруга эту ночь и не образовался ли у него в организме необычайный избыток кальция, из-за которого на голове вот-вот начнут пробиваться ветвистые рога. Надо отдать должное мудрости головы, свои сомнения в супружеской верности озвучивать он не стал; за подобные высказывания можно и сковородкой в лоб получить.
И в этот момент семейной идиллии на улице послышался собачий лай, звонкий женский голос обругал чересчур разошедшегося пса, но эффект получился обратным, животное буквально захлебнулось от праведного негодования. Звучно хлопнула калитка. Резвые ноги выбили дробь по дорожке, ведущей к дому. Дверь с шумом распахнулась и впустила весенний ураган по имени Алкефа. Пышная грудь прекрасной селянки в обрамлении глубокого выреза возбужденно колыхалась, вызывая ответное волнение в сердце Панаса. Но тут голова встретился с серьезным, многообещающим взглядом Параскевы, крепко сжимающей в дородной руке скалку, и понял, что лучше его супружницы не найти женщины во всей Рансильвании.
– Ну? – вопросила хозяйка гостью строгим голосом стражника, поймавшего ловкого воришку за руку. – Чего дышишь, как пожарная лошадь? Если по делу, так говори сразу, а нет – нечего добрых людей от важных дел отвлекать. У самой небось ребенок дома сидит некормленый и муж без присмотра оставлен. Смотри, проведает ведьма и уведет твоего мужика. Он у тебя видный.
Алкефа судорожно вздохнула, схватила со стола кувшин холодного молока, выпила залпом и просипела оторопевшим от такого зрелища хозяевам:
– Там у ведьмы того…
– Чего – того? – еще больше нахмурилась Параскева, а у Панаса сердце гулко стукнуло, нервно подпрыгнуло и ухнуло куда-то в область пяток.
«Ну, все, – с тоской подумал он. – Проморгали ведьму. Вот и осиротели». И как в воду глядел.
– Ну, того… – неопределенно развела руками Алкефа, не находя слов для описания происшествия и оттого страшно тараща глаза.
– Ты толком говори, извергиня, – увещевала ее жена головы. – Чего того-то? Того-то оно разное бывает.
Алкефа примерно еще с минуту помучила хозяев неизвестностью, но потом собралась с силами и выдавила:
– Ухажер ентот Ликин ревнивый оказался – жуть. Не знаю, как проведал о том, что мы жениха Лике нашли, но меня чуть не задушил, а с ведьмою прямо не знаю, что сделал.
– Не знаешь, так и не говори, балаболка, – сказала, как отрезала, дородная супруга головы, а у самой внутри как-то неприятно захолодело.
Неужели из-за их стремления помочь одинокой девице ее странный поклонник побил бедняжку, а может, и того хуже? Ведьма ни за что не простит Хренодеркам такого скандала. А если она к тому же любит этого страшилу? Как говорится, любовь зла… Пораженная своим открытием Параскева нервно сглотнула и словно во сне вручила опешившему мужу свою скалку.
– Побудь пока на хозяйстве, – выдавила она и направилась к выходу, по пути чуть не опрокинув зазевавшуюся Алкефу.
Алкефа крутанулась на месте, как флюгер, взметнулся вокруг ног подол юбки с кружевом. Впрочем, селянка только на миг растерялась и тут же рванула вслед за женой головы. Сам Панас удивленно повертел в руках скалку и торжественно передал эстафету старшей дочке со словами отеческого наставления:
– Доненька, ты у меня уже большая, скоро переступишь порог родительского дома… – Скупая мужская слеза скатилась по обветренной щеке. Но тут на улице громко хлопнула за женщинами калитка, и Панас в страхе, что может не поспеть за быстрыми ногами лучшей половины человечества, вздрогнул, как пожарная лошадь от удара колокола, и был вынужден прервать свое лирическое отступление. – Короче, держи. Остаешься за старшую.
Девушка хотела было что-то возразить, но головы и след простыл – только стукнула калитка перед домом. Доненька была девушка высокая и статная, носила косу до пояса и не без основания гордилась собольими бровями, затейливо расшитой рубашкой и широкой добротной юбкой, сшитой из собственноручно вытканного и выкрашенного корнями конского щавеля льна. Она сразу смекнула, чем завтра ей обернется сомнительная честь остаться старшей на хозяйстве. Подружки наверняка уже помчались на место драматических событий, а потом дружно задерут носы и станут с невыносимым высокомерием обсуждать события, свидетелями которых стали, в то время как Доненьке останется кусать губы с досады. Поэтому старшая дочка головы разрешила проблему легко, можно сказать, непринужденно. Она торжественно передала скалку средней сестре Ксанке:
39 
