очень нудно 
74 
Глаза Милли остекленели, словно мозг был настолько переполнен новостями, что оказался не способен справиться с ними. Когда Джим упомянул ребенка, ее ресницы вздрогнули, а глаза увлажнились; она судорожно сглотнула.
— Ребенка? — переспросила Милли.
— Да. Ты не против ребенка?
Слезы заструились по лицу, Милли беззвучно плакала.
— Ребенок — единственный правильный ответ, — проговорила она.
Джим наклонился, чтобы посмотреть ей в лицо, и нахмурился.
— Я никогда не осознавал… — начал он, тут же замолкнув.
— Как ты мог, пока тебе не указал посторонний человек? — Милли встала и принялась убирать со стола. — Ты ничего не видишь, кроме своей работы, я всегда это знала. Полагаю, даже Давина заметила.
— Как думаешь, где нам следует поселиться? — спросил он, накидывая пальто и втискивая свои огромные ноги в ботинки на веревочной подошве.
— В Восточном Холломене, рядом с моими родителями.
— Могу я оставить поиски жилья на тебя?
— Какую ренту мы можем себе позволить?
— Какую диктует рынок, любимая. Давина говорит, что мы получим все необходимое от ИЧ. И даже деньги на обустройство и одежду.
Джим вышел за дверь, оставив ошарашенную Милли, чтобы она успела принять душ, одеться и направиться на автобусную остановку. О, как типично для Джима! Все исключительно для его удобства. Он даже ни на миг не задумался, не собирается ли и она в башню Бьорк — Биолоджи. Подождать всего десять минут — и он бы поехал туда вместе с ней. Джим делал так не специально, и при обычных обстоятельствах Милли остановила бы его и попросила подождать. Сегодня же он настолько потряс ее, что она до сих пор пребывала не в себе.
Злость все еще бурлила, пока Милли направлялась к автобусной остановке, и злость же заставила ее свернуть с намеченного пути. В следующую минуту Милли развернулась и направилась в небольшой старенький парк, примыкающий к Кэтерби — стрит. Ее трясло от ярости, слезы безудержно текли по лицу. Нет, здесь никто не мог ее увидеть. В восемь утра в субботу местные еще приходили в себя от прошедшей ночи.
Милли нашла скамейку и достала носовой платок — они не могли себе позволить покупать бумажные платки, поэтому она по — прежнему стирала тканевые — дала себе выплакаться и затем вытерла лицо.
Она себя чувствовала так, словно проснулась после долгого и не очень приятного сна. До сегодняшнего утра она была Милли Хантер — обожаемая спутница и жена вот уже восемнадцать лет; теперь же она стала Милли Никто, попавшей в мир, который не знала и еще даже не начала понимать.
Гламурная, эгоистичная и искушенная старая приятельница сказала Джиму, что было не так с его жизнью, и дала ему четкие инструкции, как все изменить — до второго апреля, будьте так добры! Привлекательные апартаменты или дом, приятная обстановка, дорогая еда на столе и ребенок на подходе. Если они предстанут в таком свете, то акулы пера уплывут рыскать к другим берегам.
И Джим ее слушал. С уважением, готовый следовать советам. Только кто такая Давина Танбалл? Какую нишу она заняла в столь загруженной жизни Джима? Стала она лишь знакомством по работе или чем — то большим? Замечательный Джим, за которого Милли была бы готова умереть, чья честность так отличала его от остальных мужчин, выслушал, увидел логичность сказанного и решил подчиниться. Главный вопрос в другом: если бы она, Милли, выдвинула подобные требования, выслушал бы он, понял бы, прислушался? В результате сегодняшнего разговора Милли приходилось спрашивать себя: почему она не сказала ему первой?
Следующая волна гнева была к себе самой за все те упущенные возможности. На этот раз Милли не плакала, а только терпеливо позволила ярости полыхать, оставив после себя пустоту. Ребенок, которого она планировала к тому времени, когда к ним придет благополучие, теперь будет у Джима ассоциироваться с Давиной Танбалл. И когда бы Джим ни взглянул на первенца, он подумал бы о Давине как причине его появления. Милли упустила свой шанс и уже не сможет вернуть обратно. Когда бы Джим ни думал о Милли и материнстве, он в первую очередь вспомнит о тех бездетных годах, ведь она согласилась, что они не могут себе позволить ребенка. И не важно, что ребенка носить Милли — идея — то исходит от Давины.
А еще Милли знала, что не совсем объективна, ведь настоящей причиной ее гнева стало вмешательство — и весьма обидное — другой женщины в дела, которые касались только ее и Джима. «Как Давина посмела? Как она посмела?! Ведь я совсем недавно перестала принимать таблетки и мечтала, как скажу Джиму, что у нас наконец будет ребенок! Давина — что он там сказал — решила вмешаться! Ему не могло понравиться ее вмешательство, но, несмотря на это, он все же прислушался. Так нечестно!» Пока она, Милли, выискивала подходящий момент, чтобы поговорить, Давина Танбалл не ждала — она просто поговорила. Нечестно, нечестно!
74 
