очень нудно 
48 
– Полтора чего? Центала, что ли? – удивляется Ричи.
Последние несколько лет он был крайним полузащитником в одной команде со мной и Марвом, но играл без особого энтузиазма. Ну, чтоб вы лучше себе представляли: если на поле вдруг становится скучно, Ричи идет пить пиво с болельщиками.
– Именно, Ричи, – важно кивает Марв, всем видом показывая: дело серьезное. – Полтора того самого.
– Эд, а ты будешь играть?
Этот вопрос поступает от Одри. Конечно, она знает, что я в команде, но спрашивает для поддержания разговора. Ну и подлизывается немного. После того случая на крыльце («Здравствуйте, это Эд, просто Эд») Одри чувствует себя немного не в своей тарелке. Мы переглядываемся через стол, и я улыбаюсь уголком рта. Это наш с ней условный знак – мол, все в порядке, без обид.
– Да, – говорю я вслух. – Конечно буду.
Она улыбается в ответ: «Ну и замечательно». То есть хорошо, что все в порядке и никаких обид. Вообще-то, Одри плевать на «Ежегодный беспредел». Она футбол терпеть не может.
После игры в карты Одри заходит ко мне в гости, и мы выпиваем на кухне.
– Как новый парень? Нормально все? – спрашиваю я, стоя к ней спиной.
В руках у меня тостер, я вытряхиваю крошки в раковину. Оборачиваюсь, чтобы посмотреть Одри в лицо, и замечаю на полу багровые пятна. Засохшая кровь с моего многострадального затылка и собачья шерсть. Куда ни глянь, все напоминает о миссии.
– Да, спасибо, неплохо, – отвечает она.
Мне хочется сказать: «Извини, что приперся к тебе тогда ни свет ни заря». Но я молчу. Раз уж все в порядке и мы не поссорились, незачем мусолить эту тему. Все равно ничего не изменишь. Я пытаюсь заговорить об этом несколько раз, но не получается. Ну и к лучшему.
Водворяя тостер на привычное место, я краем глаза ловлю в нем свое отражение – оно немного размытое из-за грязи, но растерянность в глазах видна четко. Болезненная растерянность, я бы даже сказал. В этот миг меня пронзает осознание: насколько жалка и неприглядна моя жизнь. Сижу с девушкой, но она встречается с другим. Получаю послания и не могу их доставить… Тут в глазах вспыхивает решимость. В тостере просматривается будущая версия Эда Кеннеди! Я снова пойду к Томасу О’Райли на Генри-стрит. Надену старую грязную куртку, не возьму денег и сигарет, как тогда. И на сей раз я дойду до входной двери – и постучусь.
«Так надо», – думаю я. И говорю Одри:
– А я теперь знаю, куда идти.
Она прихлебывает грейпфрутовую газировку и спрашивает:
– Ну и куда?
– Еще к троим людям.
Выцарапанные на камне имена живо всплывают в моей памяти, но Одри я о них не рассказываю. Зачем?
А она просто сгорает от нетерпения – так ей хочется узнать, как зовут моих новых подопечных.
Я это вижу по ее лицу.
Но Одри молчит – и должен заметить, это ее положительная черта. Одри никогда не давит и не занудствует, ибо прекрасно знает, что в таком случае не вытянет из меня ни слова.
И я рассказываю, как нашел эти имена.
– В общем, сел ко мне парень, а потом решил сбежать, не заплатив, ну а я за ним…
Одри потрясенно качает головой:
– Слушай, эти люди, похоже, серьезно заморочились… подстроить такое…
– Да, ребята неплохо осведомлены о моей жизни, едва ли не лучше меня самого…
– Вот именно, – прищуривается Одри. – Эд, а кто знает тебя настолько хорошо?
В том-то все и дело.
– Никто, – честно отвечаю я.
«Что, и я не знаю?» – удивляется Швейцар.
Я оборачиваюсь и отвечаю: «Аты как думал? Типа, пару раз со мной кофе пил – и уже в курсе всей моей подноготной?»
Вообще-то мне иногда кажется, что я сам себя толком не знаю.
Отражение в тостере пристально смотрит мне в глаза.
«Зато теперь ты знаешь, что делать», – говорит оно.
«Это точно», – думаю я в ответ.
На Генри-стрит я оказываюсь следующим вечером после работы. Как и планировалось, дохожу до входной двери. Стучусь.
Надо сказать, что дом отца О’Райли при ближайшем рассмотрении оказывается не просто развалюхой, а чудовищной развалюхой. Чудовищной от слова «чудище».
Выслушав, кто я, священник без дальних мыслей приглашает меня в дом.
Оглядевшись в прихожей, я неожиданно выдаю:
– Господи, вы что, здесь никогда не убираетесь?
«Ой! Я сказал это вслух?!»
Поволноваться как следует не выходит, потому что святой отец моментально отвечает:
– Ты бы на себя посмотрел, сын мой. Ты что, куртку вообще не стираешь?
48 
