Последние отзывы

  46  

— Все так же, мадемуазель. Я посмотрю, готов ли он вас принять.

Слуга исчез и через несколько минут вернулся с сообщением о том, что хозяин ждет нас.

Огня в камине не было, и, когда я вошла в комнату, меня удивила царившая в ней прохлада. Должно быть, когда-то эта комната была очень красивой; меня поразили ее пропорции. Лепной потолок был украшен надписью, которую я разобрать не смогла — было понятно лишь, что она на старофранцузском языке; закрытые ставни почти не пропускали свет, обстановка в комнате была весьма скромной. В кресле-каталке сидел старик. Я испугалась; он был больше похож на труп, чем на живое существо: мертвенно-бледное лицо, горящие глаза в провалившихся глазницах. Когда мы вошли, он закрыл книгу, которую держал в руках. Он был в коричневом халате, подпоясанном коричневым же шнуром.

— Дедушка, — сказала Женевьева, — я пришла проведать тебя.

— Дитя мое, — ответил он удивительно твердым голосом и протянул ей худую белую руку с выступавшими голубыми венами.

— Я привела с собой мадемуазель Лоусон, — продолжала Женевьева, — она приехала из Англии реставрировать картины моего отца.

Казалось, его глаза, единственное, что было живым во всем его облике, пытались проникнуть в мои мысли.

— Мадемуазель Лоусон, извините, что не встаю поприветствовать вас. Мне это удается с большим трудом и только с помощью слуг. Я очень рад, что вы приехали с моей внучкой. Женевьева, принеси стул мадемуазель Лоусон... и себе.

— Да, дедушка.

Мы сели перед ним. Он был восхитительно любезен; он расспрашивал меня о моей работе, выражал живой интерес и попросил Женевьеву показать мне его коллекцию. По его словам, некоторые картины нуждаются в реставрации. Мысль о жизни, даже временной, в таком доме привела меня в смятение. Несмотря на атмосферу таинственности, замок был живым. Живым! Этот дом был похож на усыпальницу.

Время от времени старик обращался к Женевьеве, и я заметила, как он смотрел на нее. Его внимание ко мне было данью вежливости, но меня поразила пристальность его взгляда, прикованного к ней. Я подумала, что он очень любит ее. Почему она считает, что никто не любит ее — я давно пришла к выводу, что именно это и было одной из главных причин плохого поведения — когда у нее такой заботливый дед.

Он хотел знать, чем она занимается, как у нее дела с уроками. Я удивилась тому, что он говорил о мадемуазель Дюбуа так, словно близко знал ее; из разговора с Женевьевой я поняла, что он никогда не встречался с ней. Конечно, он отлично знал Нуну, потому что когда-то она жила в этом доме, и говорил о ней, как о старом друге.

— Как поживает Нуну, Женевьева? Надеюсь, ты не обижаешь ее. Помни, она — добрая душа. Она, конечно, простовата, но делает все, что в ее силах. И всегда делала. Она хорошо относится к тебе. Помни об этом всегда и не обижай ее, Женевьева.

— Да, дедушка.

— Надеюсь, ты разговариваешь с ней сдержанно.

— Не всегда, дедушка.

— Не всегда? — он встревожился.

— Ну, только иногда. Просто я говорю ей: «Ты глупая старуха.»

— Это нехорошо. После этого ты просила прощения у святых?

— Да, дедушка.

— Нет смысла просить о прощении, если ты сразу же совершаешь тот же грех. Смири свой характер, Женевьева. И если тебя гложет соблазн совершить глупость, помни о боли, которую ты причиняешь людям.

Он удивительно хорошо знал неуправляемый характер своей внучки, видимо, Нуну навещала его и рассказывала о ее проделках. Знал ли он, что она заперла меня в каменном мешке?

Он попросил слугу принести вина и печенья, которое обычно подавалось к нему. Поднос принесла пожилая женщина, как я догадалась, одна из Лабиссов. Ее седые волосы были покрыты белым чепцом; не произнеся ни слова, она с угрюмым видом поставила вино на стол. Женевьева обменялась с ней невнятными приветствиями, и женщина вышла.

Пока мы пили вино, старик сказал:

— Мне говорили, что картины собираются реставрировать, но я не ожидал, что это будет делать женщина.

Я рассказала ему о смерти своего отца и о том, что выполняю заказанные ему работы.

— Сначала в замке был небольшой переполох, — сказала я, — но, кажется, граф доволен моей работой.

Я увидела, как губы его сжались, а руки стиснули плед.

— Итак... он доволен вами, — его голос и само выражение его лица изменились. Женевьева сидела на самом краешке стула и нервно наблюдала за дедом.

— Во всяком случае, он показал это, разрешив мне продолжать работу над картинами, — сказал я.

  46