26 
Слуги внесли клетку с маленькими птицами. Красавица по одной вынимала их из клетки и заставляла петь, вдохновляя нежным, похожим на птичий, свистом. Птички прекрасно понимали свою хозяйку.
Они бегали по рукавам ее платья, садились на плечи, даже совершали сальто вокруг палочки из слоновой кости, которую она им протягивала. Зрелище это было трогательным, умилительным и в то же время интересным.
Наконец, по команде хозяйки, певуньи взмыли под самый потолок, чтобы, словно маленькие ястребы, камнем упасть вниз, прямо в свою клетку.
Такое искусство никого не могло бы оставить равнодушным, и принц был весьма польщен, когда и мандарин, и Ли Хун-Чжан поблагодарили его за доставленное удовольствие.
Третья наложница принца развлекала гостей фокусами на картах и искусно манипулируя маленькими китайскими шариками и цветными платками, вытаскивая их из широких рукавов своего платья.
Когда она закончила, принц взглянул на Цзывану.
— Может ли этот прелестный цветок, который появился у нас совсем недавно, добавить что-нибудь к искусству тех, кто сделал все, чтобы развлечь вас, дорогие гости? — спросил он.
Цзывана, ни на секунду не замешкавшись, вышла вперед, как делали это остальные.
Поклонилась она с такой грацией, что вряд ли с ней могла бы сравниться хоть одна женщина. Опустившись на колени, она начала читать стихотворение, написанное много веков назад. До сих пор Стэнтону Вэру не приходилось его слышать. Как все китайские поэты, автор использовал образы природы, чтобы символизировать душу, ум и сердце.
Цзывана читала неторопливо, нараспев, почти зримо передавая поэтические образы своим мелодичным, мягким голосом. И Стэнтон Вэр унесся мыслями далеко от того места, где находилось его тело.
Он чувствовал себя так, словно сидит в монастыре у ног гуру, который учит его великим истинам. А кругом покрытые снегами горные вершины словно стоят на страже кладовых знания. Потом ему вдруг показалось, что дух его отделился от тела и начал путешествие во времени. И в ту же секунду Стэнтон понял, что работа, которую им с Цзываной предстояло, вы полнить, сравнима лишь с камешком, брошенным в огромный океан. Но круги от этого камешка могли разойтись по воде очень широко.
Вздрогнув, он вернулся к реальности: Цзывана закончила читать.
— Благодарю, благодарю, Безупречная Жемчужина, — раздался голос принца Дуаня. — Я еще никогда не слышал такого превосходного исполнения. Оно столь же прекрасно, сколь ты сама!
В знак признательности Цзывана низко поклонилась, а принц протянул руку, помогая ей подняться на ноги. Жест, конечно, мог оказаться всего лишь проявлением высочайшей любезности, но Стэнтон Вэр бросил на своего хозяина быстрый взгляд, исполненный подозрительности и неприязни.
И он не ошибался. Выражение попорченного оспой лица принца не оставляло сомнений в его низких намерениях.
Наложницы сели, и им принесли вина. Цзывана являла собой воплощение скромности и кротости.
Стэнтону Вэру не терпелось узнать, какие мысли роятся в ее милой головке, но, разумеется, поговорить с девушкой наедине не было никакой возможности.
Значительно позже, когда наложницы ушли, а гости поднялись, чтобы пожелать гостеприимному хозяину доброй ночи, принц проговорил:
— Чтобы вам было как можно удобнее в моем доме, досточтимый мандарин — как мне выразить, насколько я польщен вашим визитом? — я распорядился поместить вашу прелестную Безупречную Жемчужину в комнату рядом с вашей.
— Ваше высочество так предупредительны! Благодарю! — раскланялся мандарин.
— Слуга ваш также помещен неподалеку, — продолжал принц, — но, поскольку он, очевидно, очень устал с дороги, как, несомненно, и вы сами, один из моих людей проведет ночь возле вашей двери. Если вам что-нибудь понадобится, ваше требование будет тут же исполнено.
Мандарин опять рассыпался в благодарностях, но Стэнтон Вэр не сомневался, что у этого слуги наверняка окажутся самые длинные во дворце уши. Любое слово в разговоре с Цзываной будет в точности передано принцу.
Поэтому майор лег в постель, даже не пытаясь поговорить с девушкой, которая находилась в соседней комнате.
Однако, лежа в темноте и раздумывая о том, как ему лучше подобраться к Ли Хун-Чжану, он невольно поймал себя на мысли, что прелестный образ Цзываны так и стоит у него перед глазами.
Не только ее красота затмевала всех других наложниц, но и ее манера держаться, смотреть, говорить. Ее действительно можно было сравнить с произведением искусства, с безупречной жемчужиной.
26 
