104 
— Я ответила на твой вопрос, а теперь оставь меня одну.
Тиффани не слышала, как он вышел. Она демонстративно отвернулась, разглядывая комнату. Это был кабинет, скудно обставленный дубовой мебелью. На письменном столе, заставленном картинками в рамках, горела лампа. Заинтересовавшись, Тиффани взяла одну картинку и потрясенно замерла, увидев, что это вставленное в рамку письмо, написанное детскими каракулями, — ее письмо. Она взяла другое. Еще одно письмо к отцу, которого она любила и по которому скучала. Неужели он вставил их в рамки и все эти годы держал в своем кабинете? Вряд ли. Наверное, достал недавно из пыльной коробки, чтобы произвести на нее впечатление. Зачем? Чтобы показать, что он ее любит, хотя очевидно обратное.
Из ее глаз снова хлынули слезы. Боже, она не должна плакать сейчас, когда даже не знает, вышел ли он из комнаты. Она яростно сосредоточилась на убранстве кабинета, чтобы не дать воли эмоциям. На окнах висели бархатные драпировки цвета бургундского вина, любимого цвета ее матери. Неужели их выбирала еще Роуз? Взгляд Тиффани скользнул по книжному шкафу, шкафчику для напитков и пейзажам на стенах. Все они изображали сцены из жизни Запада, кроме одного, выделявшегося на фоне остальных. Ее глаза вернулись к нему и удивленно расширились. Это была зимняя сцена с девочкой, катавшейся на коньках на замерзшем пруду в городском парке. Это была она, Тиффани! Но мать никогда не говорила, что заказала ее портрет. Однако как еще Фрэнк мог получить его, как не от Роуз?
— Это работа лучшего художника Нью Йорка, — тихо сказал Франклин, проследив за ее взглядом. — Я нашел его, когда ездил туда в последний раз. Ему потребовалась целая зима, чтобы закончить. Ты не слишком часто каталась в том году.
— Ты был в Нью Йорке? — растерянно спросила она. — Почему ты не сказал этого раньше, когда я обвиняла тебя в том, что ты ни разу не приехал?
— Мне не следовало говорить это и сейчас, но, похоже, ты пребываешь в заблуждении, которое необходимо развеять. Твоя мать заставила меня пообещать, что я больше никогда не приеду в Нью Йорк. Я нарушил это обещание, но тайком от нее, иначе она перестала бы писать мне. Я не мог открыться даже тебе, опасаясь, что ты случайно проговоришься. Я живу ради ее писем, Тиффани. Это единственное, что у меня осталось. Ты сохранишь мой секрет?
— Ты все еще любишь ее?
— Конечно. И никогда не переставал любить. Как и тебя. И тем не менее ты выглядишь такой сердитой, что я даже боюсь обнять тебя. За все эти годы я и вообразить не мог, что ты подумаешь, будто мне нет до тебя дела, Тиффани. Я изливал свою любовь в письмах. Неужели ты не верила мне?
— Я перестала читать твои письма. Мне было слишком обидно, что ты ни разу не приехал вместе с мальчиками.
— Но я приезжал каждый раз, и еще несколько раз без них. Просто не решался подойти к вашему дому. Там вечно околачивался какой то тип, очевидно, охранник, нанятый твоей матерью, чтобы не подпускать меня близко. Это было чертовски несправедливо с ее стороны! Но я так хотел увидеть вас обеих, что менял облик, и однажды мне удалось пообщаться с тобой, просто ты не знала, что это я. Ты помнишь Чарли?
Тиффани пришлось сесть. Ее сознание заполнили воспоминания о дружелюбном пожилом джентльмене, которого она встречала в парке, где часто гуляла со своей подругой Марджори. Интересно, представился бы он ей вообще, если бы ему не пришлось выручать ее из беды? Это было в тот первый год, когда она училась кататься на коньках. Предполагалось, что при этом будет присутствовать Роуз, но она задержалась, и девочки решили попробовать сами.
Все, конечно, кончилось катастрофой. Без указаний матери Тиффани сразу же упала и растянула лодыжку. Чарли видел, как это случилось, и бросился на лед, чтобы отнести ее к горничной, которая сопровождала Тиффани в парке. Он казался более расстроенным, чем она сама. В следующий раз, встретив их с Марджори в парке, он поинтересовался, как нога, и рассказал несколько забавных историй о том, как сам однажды повредил ногу. За последующие годы было еще много историй. Став старше, Тиффани поняла, что ни одна из них не была правдивой. Чарли просто любил смешить людей, но такой уж он был: добрый, заботливый, всегда готовый помочь другому — такой, каким она хотела бы видеть своего отца…
Она посмотрела на него сейчас и увидела в его глазах слезы. Разрыдавшись, Тиффани бросилась в его объятия.
— О Боже, папа, как жаль, что ты не признался мне! Мне было так обидно думать, что тебе нет до меня дела!
104 
