очень нудно 
47 
— Все это похоже на театральный спектакль. И в то же время Пеладан довольно талантлив: одновременно он пишет пьесы, вдохновляясь Вагнером и своими собственными наваждениями в вавилонском духе. Его пьесы идут на сцене, и они вызывают огромный интерес у творческой публики.
— Это так увлекательно, — проговорила Вада. — Жаль, что я обо всем этом не знала вчера вечером.
— Позднее Пеладан стал создавать художественные выставки, они имели громадный успех. Первая выставка «Креста и Розы» состоялась в прошлом году и открылась после предварившей ее мессы, которую отслужили в Нотр-Дам.
— И много было народа? — спросила Вада с любопытством.
— По свидетельству «Фигаро»- около одиннадцати тысяч человек, среди них даже послы Швеции и Соединенных Штатов. Пеладан как верховный глава был облачен в черный сюртук и блузу с кружевными манжетами и круглым торчащим плоеным воротником.
Вада рассмеялась:
— Твой рассказ звучит захватывающе!
— Естественно, я тоже очень заинтересовался, потому что Пеладан большой поклонник художников, которых поддерживают символисты. Это был прекрасный шанс для наших молодых людей, добившихся признания, выставить свои работы.
— Мне бы очень хотелось встретиться с господином Пеладаном, — сказала Вада.
— Ты можешь попросить маркиза устроить такую встречу. Впрочем, возможно, сегодня вечером Пеладан будет среди приглашенных на обед.
Вада помолчала, затем спросила:
— Должна ли я идти туда после того, как ты вернулся?
— Если ты обещала, то думаю, должна сдержать свое слово, — ответил Пьер.
— Если бы я знала… Лучше бы мне это время провести с тобой.
— И я бы очень хотел, чтобы ты пообедала сегодня со мной, но теперь мы всегда можем себе это позволить.
— Да, конечно, — слегка сомневаясь, заметила Вада, — но, кажется, один вечер в Париже я уже потеряла.
Пьер улыбнулся:
— А если я тебя попрошу утром позавтракать со мной, твое настроение улучшится?
— Мне уже намного… намного лучше! — ответила Вада. — А можем ли мы завтра вместе пообедать? — спросила она застенчиво.
— Если у меня не будет ничего лучшего, — произнес Пьер, но, заметив обиду в глазах девушки, быстро сказал:
— Прости, я только хотел тебя немного подразнить и снова попытаюсь быть благоразумным.
— Мне бы больше нравилось, если бы ты вел себя как символист.
— Если ты воспринимаешь меня как символиста, — очень тихо проговорил Пьер, — мне будет трудно оставаться самим собой.
Он не отрывал глаз от ее губ, и почти инстинктивно, не размышляя, Вада придвинулась к нему поближе. Явно сделав над собой усилие, Пьер встал и внезапно предложил:
— Пойдем погуляем по саду.
Все послеполуденное время они бродили, безумолку болтая на разные темы то по-французски, то по-английски. Иногда Ваде казалось, что Пьер может выразить какую-то мысль только по-французски, но порой думала, что на английском его слова звучат яснее и более искренне.
— Когда ты покажешь мне картины символистов? — спросила Вада.
— Мне хочется, чтобы ты посмотрела работы Густава Моро. Однажды он заметил: «Нужно только любить, немного мечтать и никогда не быть удовлетворенным».
— Именно этому правилу ты следуешь? — спросила Вада в шутку.
— Я поступал так раньше… — начал Пьер медленно, глядя в глаза девушки, — пока не нашел то, что меня вполне устраивает.
Затем быстро, будто сказал что-то лишнее, Пьер стал говорить о картинах Моро, их композиции, мистической сути и воображении художника. Вада чувствовала, что Пьер как бы старается оторваться от нее, не позволяя им сблизиться друг с другом не только физически — даже мысленно.
Они гуляли по саду, вдруг Вада воскликнула:
— Я так счастлива! Мне так хорошо, так радостно!
— Оттого, что ты в Париже? — спросил Пьер.
— Нет, оттого, что я рядом с тобой. Возникла тишина. Спустя мгновение Вада продолжила:
— Сегодня перед тем, как ты пришел, я поняла, что в Париже меня уже ничто не интересует, и пропало всякое желание делать то, что я задумала.
— А сейчас?
— Сейчас я снова ожила! Чувствую, как дышит земля, как словно на глазах растут цветы и кусты, как бьется пульс жизни, и я — ее часть, потому что ты здесь, со мной!
Пьер отвернулся и произнес каким-то неприятным голосом:
— Если ты будешь это говорить, я забуду, что стараюсь остаться для тебя только другом.
47 
