очень нудно 
37 
Возможно. Тон, каким это слово было сказано, вряд ли относился к Маркусу.
Кэтлин не восприняла это как обиду. Если Пенн полагает, что мужчина, который не чувствует себя как дома в рабочей мастерской, вряд ли может считаться настоящим мужчиной, то это его проблема, а вовсе не ее.
— Не думаю, что Маркус вообще был в этом подвале. И вряд ли ему придет в голову поинтересоваться, что там лежит. Пожалуйста, забирай их все. — Она улыбнулась. — Только вычти их стоимость из той суммы, что я тебе должна за фотографии.
Пенн щелкнул пальцами.
— Ясно. Хочу, чтобы ты выслушала. У меня есть для тебя предложение…
— Подожди минутку.
Кэтлин покончила с трудной фамилией, которую выводила по буквам на конверте с уже надписанным адресом. Потом отложила конверт и откинулась на спинку стула.
— Ну вот, теперь все в порядке. Говори.
— Когда вы поженитесь, вам с Маркусом надо будет где-то жить, верно? А у меня есть чудесный участок.
Значит, он все-таки купил дом Делани. Понятно, почему Стефани на этой неделе была так занята и забыла, что Кэтлин нужна квартира.
— Ты предлагаешь построить дом мне и Маркусу? Нет, благодарю.
— Я просто прибавлю стоимость снимков к цене строительства, — разъяснил Пенн. — Маркус никогда и не заметит этого. Конечно, не целый миллион. Я даю тебе хороший шанс.
— Тронута, — сухо сказала она.
Кэтлин почти слышала, что сказал бы Маркус, узнав о предложении Пенна построить для них дом.
— Нет, благодарю. Мы не будем заинтересованы в строительстве по меньшей мере пару лет.
— В чем дело? Маркус вышел за рамки, взял слишком большой кредит?
— Вовсе нет! Но за год-два мы лучше узнаем друг друга и какой образ совместной жизни хотелось бы нам вести.
— Понятно. И хотите ли вы заводить детей и все такое. Ты хочешь?
— Надеюсь, ты не ждешь, что я буду обсуждать этот вопрос с тобой?
— А может быть, стоит попытаться, Котенок? Я имею в виду не детей, а дом. Было бы интересно знать, для кого его строишь.
— Ты имеешь в виду, что обычно не знаешь?
Пенн покачал головой.
— Нет, я просто строю дом, и, когда готов, он идет на продажу.
— И это удается! Боже милостивый, Пенн…
— Но было бы интересно думать при этом о тебе, угадывать, что тебе нравится. Ты должна подумать над моим предложением, Котенок. Это единственный способ высказать свое мнение о доме, который построит Маркус.
Она отложила ручку и скептически посмотрела на него.
— Что ты имеешь в виду?
— Не говори только, что ты не замечала. Он выражает свое недовольство всякий раз, когда я называю тебя Котенком, да он и обращается с тобой как с котенком, как с маленькой, мягкой женщиной, которая только и знает, что быть беззащитной.
Он дожевал бутерброд.
— Это совершенно нелепо.
— Ты считаешь, что именно ты планируешь все, что связано с вашей свадьбой?
— Ну, конечно, советуюсь с Маркусом, но…
— И я готов поспорить, что он разрешает тебе делать что-то, пока это не затрагивает его собственных планов. Что не так, он тут же топает ногой. Возьмем, к примеру, ваш медовый месяц…
— А что тебе известно о нашем медовом месяце, Пенн?
— Ты даже не знаешь, куда вы едете! А я знаю. Маркус уже принял решение. Я спросил его вчера вечером, не напрямик, конечно, и он мне сказал.
Кэтлин это страшно не понравилось. Каким это образом он выудил такую информацию у Маркуса?
— Я считала, что ты больше не будешь вмешиваться в нашу жизнь.
— А я и не вмешивался. Холостяцкая вечеринка, которая проходила вчера в соседней комнате, вдохновила Маркуса рассказать нам всем, как надо провести медовый месяц. Может быть, тебе следует взять его в партнеры, Котенок? Прямо так и вижу: «Социально-корректные свадьбы. Вейнрайты». Твоей маме он, между прочим, не нравится.
— О, ты занимаешься чтением мыслей?
— Нет. Она мне сказала.
— Очень приятно, что вы так близки. Но я должна тебя предупредить, что позднее мама была слегка смущена. Она только вчера сказала мне: ты держишь коттедж, для того чтобы однажды клан мог там воссоединиться. Я спросила у нее: какой клан?
Это сорвалось у нее с языка прежде, чем она подумала, и, только когда она увидела, как у него изменилось выражение глаз и из серых они стали почти черными, она поняла всю жестокость своих неосторожных слов, напоминающих ему, что он остался совсем один.
37 
