12 
— Я знаю, чадо, — кивнул волхв. — Раньше это было для меня важнее моей усталости. Теперь же больше нет. Я начинаю меняться, чадо. И отнюдь не в лучшую сторону. Я вижу это. Заметил уже давно. Но я ничего не могу изменить. Разве знание о скором наступлении зимы способно предотвратить ее приход?
— Я не хочу, чтобы ты уходил, мудрый волхв, — склонил голову Андрей.
— Это хорошо, — улыбнулся колдун. — Было бы хуже, если бы ты этого хотел. И все же уходить нужно, когда тебя желают удержать, а не проклинают. Прости меня, чадо, но мне действительно пора. Мой час пришел. Отныне ты останешься один.
Чародей ударил посохом оземь, и совсем рядом стало подниматься из-под земли непривычно огромное, ослепительное рассветное солнце. Волхв, словно юному мальчику, погладил Андрею голову, потом повернулся и ушел прямо в нестерпимо яркий свет. И Звереву не осталось ничего другого, кроме как проснуться.
Князь поднялся, в задумчивости запалил лампу. Душа его рвалась и металась, звала прыгнуть в седло и мчаться, мчаться, чтобы попытаться успеть на Козютин мох еще до того, как мудрый волхв совершит непоправимое. Но опыт взрослого служилого человека осаживал. Ведь посуху на Великие Луки дороги нет. Стругом же через Ладогу от Корелы не меньше двух дней пути, да еще дня три вверх по Волхову, да через Ильмень-озеро, да вверх по Ловати еще дня три. Пока доберешься — почти две недели пройдет. За это время, коли уж Лютобор решился, раз десять за Калинов мост уйти успеет. А коли передумает — нечего и панику разводить.
В дверь постучали.
— Кто там? — громко поинтересовался Зверев, отойдя к брошенному на скамье поясу с саблей. — Открыто!
Створка медленно поползла внутрь, за ней стали видны знакомые лица.
— Прости, княже, не признали тебя намедни, — облизнув губы, осторожно начал тот, что старше.
— Ерунда, — отмахнулся Андрей. — Кабы обидное чего сотворили, я бы вам на месте голову отсек. А что не признали, так мы вроде и не знакомились.
— Купцы мы олонецкие, — скинув шапки, один за другим просочились в светелку вчерашние знакомцы. — Житоложины по отцу будем. Он Юрий, я же Михаил. Ушкуй добротный недавно справили о двух мачтах. Почитай, тыщу пудов взять может…
— Каюту мне отдельную отведите, — наклонившись к поясу, расстегнул сумку Андрей. — Товар мой в соседней горнице. Объемный, но легкий. Вы ведь, коли олонецкие, железо, небось везете? Скобы-гвозди, клинки да топоры разные?
— Оно как бы так… — забеспокоился младший, который именем Михаил, и схватился за бороду.
— У железа вес большой, а места занимает немного, — кивнул Зверев. — Так что меха к нему в трюмы добавить — самое милое дело. И на пеньку еще место останется.
— Ревень у нас в бочках, — полушепотом признал старший Житоложин. — На торг покамест и не выкатывали.[3]
— Раз трюмы полны, тогда в путь нужно отправляться. — Князь кинул купцам две монеты. — Обещанный задаток. Меха заберите. Как готовы отчалить будете — известите. Я пока здесь обожду. Знаю я корабельные каюты. Все они с воронье гнездо размером. Еще успею в тесноте насидеться.
— Дык, коли плыть, — переглянулись братья, — так оно хоть завтра. Солонины и капусты квашеной в дорогу купить — да и двигаться. Сказывали же, мы в Кореле еще не разгружались. Вчера как раз думу думали: дальше плыть али здесь на торгу выставляться. Ну а как ты, княже, слово свое сказал, так мы и решили: знак сие нам от Николая-угодника. Коли прибыток получить хочешь, рисковать надобно.
— Быть по сему, — кивнул Андрей. — На рассвете буду у вас на борту. Ныне же, коли расклад такой случился, распоряжения мне оставить для слуг надобно.
— Слушаю, княже, — поняв намек, попятились к выходу купцы. — Не станем отвлекать.
Хлопот у князя Сакульского на самом деле было совсем немного. К путешествию он готовился давно, и все нужные приказы были отданы еще месяц назад, надежные толковые холопы расставлены старостами и приказчиками, амбары и погреба опустошены, для московского подворья отправлено серебро на неизбежные в столице расходы. Все, что требовалось — это отпустить струг да наказать рыбакам, чтобы упредили в княжестве о его отъезде. Изначально ведь он только через неделю в путь собирался, через Новгород. Но грех не воспользоваться случаем, раз уж подвернулась такая удачная оказия…
* * *
Олонецкий ушкуй мало уступал по размерам обычной новгородской ладье и имел примерно десять шагов в ширину и около тридцати в длину. С ладьей его рознили в первую очередь куда более стремительные обводы. Если первая напоминала половину бочонка со слегка скругленными формами, то ушкуй походил на веретено: борта плавно расходились от носа к середине корпуса, а потом сходились обратно на острие. Скорость — выше, но трюмы — увы, меньше.
12 
